Три часа в мерцании светил. Поэтическая среда в Челябинске пытается стать средой обитания
10 Июля 2015
Фото: Владлена Шваб
Давным-давно, когда еще Дима Кондрашов был жив, а Высоцкий уже умер, мы рассуждали о нескольких уровнях восприятия великого барда. Первый: увидеть Высоцкого живьем — не успели, второй — в кино, третий — в песнях, четвертый — в его стихах…
Вспомнилось об этом в горсаду имени Пушкина в Челябинске, где век назад со сцены звучала музыка оркестра Моргулиса, а сегодня — распеваются стихи ушедших от нас поэтов-земляков, голоса которых мы могли услышать еще вчера. И самих их увидеть…
Дебют чтеца на сцене
…Со сцены вдруг зазвучала незнакомая речь. То был армянский. О — очень музыкальный язык. Одно из стихотворений Алексея Решетова звучало на двух языках — русском и армянском.
Прочел стихотворение наш челябинский «Доктор Айболит», известный зоозащитник Карен Даллакян. А на родной ему армянский язык стихотворение Алексея Решетова перевела невестка Карена Даллакяна, Гоара Даллакян.
…К удивлению многих на сцену вышел чиновник. Не поздравлять, а — читать! Начальник информационно-аналитического отдела администрации губернатора Рифат Абдрашитов начал просто: «Я троичанин».
Важно было это сказать, предваряя чтение Вадима Балабана. Везет тому городу, в котором живут поэты. В этом смысле Троицку везет, хотя бы потому что в этом городе живет и работает Вадим Балабан, земляк Абдрашитова. Работает грузчиком. Но подобные профессии никогда не мешали истинным поэтам…
— Мне всегда было обидно за троицких поэтов, стихи которых за пределами города никто не знает, — говорит Рифат Абдрашитов.
— Почему ты согласился на эту авантюру?
— Хочется поддержать людей, которые ищут разные способы продвижения культуры. Эдакое культуртрегерство. Очень правильное, на мой взгляд. Тем более что это не требует каких‑то уж мегаусилий.
— Как думаешь, подобное возможно было, скажем, лет 10-15 назад? Может, просто сегодня поэтический пасьянс удачно разложился на небесах…
— Потребность в этом была во все времена. Для челябинцев — это необычное событие, некое приключение. В любом случае для того, кто участвовал в поэтической среде — это безусловно новость, которой надо обязательно поделиться с другими.
Познать свои миры
— Посмотри на тех, кто слушает звучащие со сцены стихи… Так самозабвенно любить поэзию — это, на твой взгляд, признак «продвинутости» или некое чудачество?
— Скорее, все-таки чудачество… Иосиф Бродский однажды заметил, насколько сложно рационально объяснить, зачем поэзия нужна человеку… Она просто — НУЖНА! Как средство самоуважения. Как возможность познать себя, свою душу, свои миры… На рациональном уровне действительно малопонятное явление… А вот на эмоциональном…
— Поэзию ты относишь к понятиям культуры?
— Можно ли живопись назвать культурой? Пожалуй, можно. А можно ли граффити отнести к искусству? И тут уже начинаешь теряться… Одни считают — можно, другие считают, что это вандализм.
— Здесь со сцены нет-нет, да и звучат стихи наших соседей-свердловчан. Еще в советские времена два мегаполиса разделялись злыми языками: Свердловск — город культурный, но малоорганизованный, а Челябинск — заорганизованный, но почти некультурный…
— Мне кажется, у нас, в Челябинске, меньше, чем в соседних городах разного рода форматов культурного взаимодействия, способов освоения культурного пространства. А если и предлагается некое культурологическое меню, то оно, словно калька, копируется из одного поля в соседнее…
Этот проект — действительно какое‑то новое явление, новое блюдо в этом меню…
— Как коллеги по работе отнеслись к твоим публичным декламациям?
— А я никому не говорил… Похвастаюсь отчетом в «Южноуральской панораме»… Пусть будет для них сюрпризом! Правда, один, кто случайно узнал о моем участии в проекте, воскликнул восторженно: «О! Стихи!» Воскликнул, как показалось, даже с некоторой завистью…
— Как ты думаешь, именно в этой среде не хочу произносить не совсем благозвучное слово «чиновники»… Скажем так: среди сотрудников аппарата правительства… Возможно ли, чтобы ты своим поэтическим увлечением заразил своих коллег?
— Знаешь, может быть, в это и сложно кому‑то поверить, но в правительстве в подавляющем большинстве работают люди достаточно начитанные, следят за новинками отечественной и иностранной литературы, очень даже неплохо поют и не чужды поэтического творчества. И если бы они получили такое же, как и я, приглашение почитать со сцены стихи, уверен: многие согласились бы.
Обломки одиночества
На сцене Наталья Санникова. Читает стихи Екатерины Симоновой. Наталья советует запомнить это имя. Катя чудесным образом умудряется раствориться в природе, услышать истинные голоса птиц, каких‑то призрачных вещей или рассмотреть в этом большом мире какие‑то невидимые другим знаки — самые глубинные, самые человеческие. Вытащить на берег обломки любви. Обломки одиночества, страх наступления этого одиночества. И Катя возвращает из небытия редкостные, полузабытые вещи — хрупкие и стоические одновременно.
Я больше не знаю, что будет завтра.
У Плотинки продают ландыши, все так же идет дождь.
У мокрых цветов всегда такой запах,
как будто ты не совсем живешь,
как будто повторяешь чужие дни,
тебе незнакомые…
А вот еще одна поэтесса Елена Сунцова. Родилась в Нижнем Тагиле, сейчас живет в Нью-Йорке.
Когда человек умирает, изменяются не его портреты,
Изменяется его имя,
портреты остаются теми же.
Это и страшно.
Имя — вот что на глазах пустеет,
Не отзывается на самое себя,
Превращается в то,
чем так хотелось быть при жизни, –
В смысл.
Послушайте, добрая фея!
Стихи можно увидеть! Это убедительно доказал именинник «среды» Саша Самойлов, который наконец‑то выложил в сети книгу «Маршрут 91».
Сборник стихов уникален — он издан на платформе "Google Maps" и позволяет читателю "листать страницы" в один клик.
Помните? Эта челябинская маршрутка, которая идет от Плодово-ягодной до Салавата Юлаева. Каждое утро Саша садится в нее на Сельмаше, где живет и доезжает до «Фокуса», где работает редактором журнала. Час езды — с ума сойти! 49 остановок! В стихотворной форме описана каждая из них.
Стихотворение "Подъехал" открывается фразой "Але, Санек, здорово, я сейчас подъеду". За его основу поэт взял реальный разговор человека, с которым он ехал в одной маршрутке.
Найти этот стих можно на карте-книге — помечен он зеленым квадратиком, а не красным кружком, как другие 49 стихотворений. Зелененьким в "Маршруте 91" обозначены и видеоролики, которые иллюстрируют стихи поэта.
Кстати, в прошлом году два таких видеоролика Самойлова вошли в пятерку лучших на фестивале «Пятая нога». Так что стихи можно не только слушать, читать, но еще и видеть!
Марина Волкова, как опытный издатель, отметила: такой книги в России еще не было! Право же, москвичи бы иззавидовались! Они стараются очень много экспериментировать с новыми формами подачи поэта и его стихов. Но до такого простого они еще не додумались! И то, что это в Челябинске произошло — отдельный историко-культурный факт!
Вот одно из «остановочных»: про завод трансмиссий. Есть такая остановка в Челябинске.
Выхожу на заводе трансмиссий,
а может, в Карловых Варах,
странной встревожен мыслью,
что я на заводе трансмиссий,
выхожу на заводе трансмиссий,
тихонько дыша перегаром.
Послушайте, добрая фея,
не надо меня бояться.
Скажите, кто я и где я,
откуда в моем кармане
саморез на сто двадцать?
Не правда ли, мило?
Проезд стал двадцать один рубль
Один из главных идеологов Уральской поэтической школы Марина Загидуллина заметила: одна из тем УПШ — тема отсутствие Бога. В новом стихотворении Саши Самойлова это очень четко видно:
— Что в итоге? Проезд стал двадцать один
рубль.
Я на Салавата Юлаева, один,
в пустой квартире совершенно один.
На голом полу совершенно один.
Совершенство настигло меня,
хотя я бы предпочел мандарин.
И вот я лежу с протянутой рукой,
в нее, как пыль, ложится все что угодно: покой,
тишина, звуки канализационных труб,
разговоры, в которых один собеседник груб,
а другой — неважен, но все-таки есть
и именно он заведует всем, что есть.
Русская литература –
сумасшедшая жена
Звучала классика от Андрея Санникова из Екатеринбурга:
Где‑то ночью книжка плачет,
очень хочет быть живой.
Вероятно — это мальчик
с поврежденной головой.
И кому он будет нужен,
если я умру возьму?
Типа кто обед и ужин
или денег даст ему?
Русская литература –
сумасшедшая жена.
В позапрошлом вышла, дура,
из девятого окна.
Санникова сменил фрагмент из спектакля, посвященного Вере Киселевой. Его представили Олег Павлов и Гизела Мюнценмайер.
Читали культовое, знаковое, до боли знакомое:
Меня накрыла осень полотном.
И эти складки плотной пустоты
Вначале обозначат, а потом
Сотрут мои мгновенные черты.
Апельсины от дворников…
…Шел третий час поэтической среды. Уже на втором часе ты понимал: сидеть неподвижно на скамейке горсада и слушать исключительно одни стихи — это тяжелый труд. Как если бы сидеть и слушать в филармонии «Симфонические танцы» Рахманинова. А люди честно сидели и слушали. Пытались вслушаться. Расслышать. Понять.
Вспомнились времена, когда дворец спорта «Юность» был полон: приезжали «великие старики»: Евтушенко, Вознесенский… Думалось: нужны ли сегодня челябинцам такие поэтические вечера?
И вообще: в чем же странная прелесть поэзии? Да кто ж знает! Впрочем, уверенным можно быть вот в чем! Пока читаются эти строки, незаметно происходит медленное-медленное поэтическое опыление города, в котором мы живем. И когда мы вернемся домой, грязные лужи двора будут наполнены брызгами солнца, а дворники будут раздавать всем детям огненно-рыжие апельсины…
Дебют чтеца на сцене
…Со сцены вдруг зазвучала незнакомая речь. То был армянский. О — очень музыкальный язык. Одно из стихотворений Алексея Решетова звучало на двух языках — русском и армянском.
Прочел стихотворение наш челябинский «Доктор Айболит», известный зоозащитник Карен Даллакян. А на родной ему армянский язык стихотворение Алексея Решетова перевела невестка Карена Даллакяна, Гоара Даллакян.
…К удивлению многих на сцену вышел чиновник. Не поздравлять, а — читать! Начальник информационно-аналитического отдела администрации губернатора Рифат Абдрашитов начал просто: «Я троичанин».
Важно было это сказать, предваряя чтение Вадима Балабана. Везет тому городу, в котором живут поэты. В этом смысле Троицку везет, хотя бы потому что в этом городе живет и работает Вадим Балабан, земляк Абдрашитова. Работает грузчиком. Но подобные профессии никогда не мешали истинным поэтам…
— Мне всегда было обидно за троицких поэтов, стихи которых за пределами города никто не знает, — говорит Рифат Абдрашитов.
— Почему ты согласился на эту авантюру?
— Хочется поддержать людей, которые ищут разные способы продвижения культуры. Эдакое культуртрегерство. Очень правильное, на мой взгляд. Тем более что это не требует каких‑то уж мегаусилий.
— Как думаешь, подобное возможно было, скажем, лет 10-15 назад? Может, просто сегодня поэтический пасьянс удачно разложился на небесах…
— Потребность в этом была во все времена. Для челябинцев — это необычное событие, некое приключение. В любом случае для того, кто участвовал в поэтической среде — это безусловно новость, которой надо обязательно поделиться с другими.
Познать свои миры
— Посмотри на тех, кто слушает звучащие со сцены стихи… Так самозабвенно любить поэзию — это, на твой взгляд, признак «продвинутости» или некое чудачество?
— Скорее, все-таки чудачество… Иосиф Бродский однажды заметил, насколько сложно рационально объяснить, зачем поэзия нужна человеку… Она просто — НУЖНА! Как средство самоуважения. Как возможность познать себя, свою душу, свои миры… На рациональном уровне действительно малопонятное явление… А вот на эмоциональном…
— Поэзию ты относишь к понятиям культуры?
— Можно ли живопись назвать культурой? Пожалуй, можно. А можно ли граффити отнести к искусству? И тут уже начинаешь теряться… Одни считают — можно, другие считают, что это вандализм.
— Здесь со сцены нет-нет, да и звучат стихи наших соседей-свердловчан. Еще в советские времена два мегаполиса разделялись злыми языками: Свердловск — город культурный, но малоорганизованный, а Челябинск — заорганизованный, но почти некультурный…
— Мне кажется, у нас, в Челябинске, меньше, чем в соседних городах разного рода форматов культурного взаимодействия, способов освоения культурного пространства. А если и предлагается некое культурологическое меню, то оно, словно калька, копируется из одного поля в соседнее…
Этот проект — действительно какое‑то новое явление, новое блюдо в этом меню…
— Как коллеги по работе отнеслись к твоим публичным декламациям?
— А я никому не говорил… Похвастаюсь отчетом в «Южноуральской панораме»… Пусть будет для них сюрпризом! Правда, один, кто случайно узнал о моем участии в проекте, воскликнул восторженно: «О! Стихи!» Воскликнул, как показалось, даже с некоторой завистью…
— Как ты думаешь, именно в этой среде не хочу произносить не совсем благозвучное слово «чиновники»… Скажем так: среди сотрудников аппарата правительства… Возможно ли, чтобы ты своим поэтическим увлечением заразил своих коллег?
— Знаешь, может быть, в это и сложно кому‑то поверить, но в правительстве в подавляющем большинстве работают люди достаточно начитанные, следят за новинками отечественной и иностранной литературы, очень даже неплохо поют и не чужды поэтического творчества. И если бы они получили такое же, как и я, приглашение почитать со сцены стихи, уверен: многие согласились бы.
Обломки одиночества
На сцене Наталья Санникова. Читает стихи Екатерины Симоновой. Наталья советует запомнить это имя. Катя чудесным образом умудряется раствориться в природе, услышать истинные голоса птиц, каких‑то призрачных вещей или рассмотреть в этом большом мире какие‑то невидимые другим знаки — самые глубинные, самые человеческие. Вытащить на берег обломки любви. Обломки одиночества, страх наступления этого одиночества. И Катя возвращает из небытия редкостные, полузабытые вещи — хрупкие и стоические одновременно.
Я больше не знаю, что будет завтра.
У Плотинки продают ландыши, все так же идет дождь.
У мокрых цветов всегда такой запах,
как будто ты не совсем живешь,
как будто повторяешь чужие дни,
тебе незнакомые…
А вот еще одна поэтесса Елена Сунцова. Родилась в Нижнем Тагиле, сейчас живет в Нью-Йорке.
Когда человек умирает, изменяются не его портреты,
Изменяется его имя,
портреты остаются теми же.
Это и страшно.
Имя — вот что на глазах пустеет,
Не отзывается на самое себя,
Превращается в то,
чем так хотелось быть при жизни, –
В смысл.
Послушайте, добрая фея!
Стихи можно увидеть! Это убедительно доказал именинник «среды» Саша Самойлов, который наконец‑то выложил в сети книгу «Маршрут 91».
Сборник стихов уникален — он издан на платформе "Google Maps" и позволяет читателю "листать страницы" в один клик.
Помните? Эта челябинская маршрутка, которая идет от Плодово-ягодной до Салавата Юлаева. Каждое утро Саша садится в нее на Сельмаше, где живет и доезжает до «Фокуса», где работает редактором журнала. Час езды — с ума сойти! 49 остановок! В стихотворной форме описана каждая из них.
Стихотворение "Подъехал" открывается фразой "Але, Санек, здорово, я сейчас подъеду". За его основу поэт взял реальный разговор человека, с которым он ехал в одной маршрутке.
Найти этот стих можно на карте-книге — помечен он зеленым квадратиком, а не красным кружком, как другие 49 стихотворений. Зелененьким в "Маршруте 91" обозначены и видеоролики, которые иллюстрируют стихи поэта.
Кстати, в прошлом году два таких видеоролика Самойлова вошли в пятерку лучших на фестивале «Пятая нога». Так что стихи можно не только слушать, читать, но еще и видеть!
Марина Волкова, как опытный издатель, отметила: такой книги в России еще не было! Право же, москвичи бы иззавидовались! Они стараются очень много экспериментировать с новыми формами подачи поэта и его стихов. Но до такого простого они еще не додумались! И то, что это в Челябинске произошло — отдельный историко-культурный факт!
Вот одно из «остановочных»: про завод трансмиссий. Есть такая остановка в Челябинске.
Выхожу на заводе трансмиссий,
а может, в Карловых Варах,
странной встревожен мыслью,
что я на заводе трансмиссий,
выхожу на заводе трансмиссий,
тихонько дыша перегаром.
Послушайте, добрая фея,
не надо меня бояться.
Скажите, кто я и где я,
откуда в моем кармане
саморез на сто двадцать?
Не правда ли, мило?
Проезд стал двадцать один рубль
Один из главных идеологов Уральской поэтической школы Марина Загидуллина заметила: одна из тем УПШ — тема отсутствие Бога. В новом стихотворении Саши Самойлова это очень четко видно:
— Что в итоге? Проезд стал двадцать один
рубль.
Я на Салавата Юлаева, один,
в пустой квартире совершенно один.
На голом полу совершенно один.
Совершенство настигло меня,
хотя я бы предпочел мандарин.
И вот я лежу с протянутой рукой,
в нее, как пыль, ложится все что угодно: покой,
тишина, звуки канализационных труб,
разговоры, в которых один собеседник груб,
а другой — неважен, но все-таки есть
и именно он заведует всем, что есть.
Русская литература –
сумасшедшая жена
Звучала классика от Андрея Санникова из Екатеринбурга:
Где‑то ночью книжка плачет,
очень хочет быть живой.
Вероятно — это мальчик
с поврежденной головой.
И кому он будет нужен,
если я умру возьму?
Типа кто обед и ужин
или денег даст ему?
Русская литература –
сумасшедшая жена.
В позапрошлом вышла, дура,
из девятого окна.
Санникова сменил фрагмент из спектакля, посвященного Вере Киселевой. Его представили Олег Павлов и Гизела Мюнценмайер.
Читали культовое, знаковое, до боли знакомое:
Меня накрыла осень полотном.
И эти складки плотной пустоты
Вначале обозначат, а потом
Сотрут мои мгновенные черты.
Апельсины от дворников…
…Шел третий час поэтической среды. Уже на втором часе ты понимал: сидеть неподвижно на скамейке горсада и слушать исключительно одни стихи — это тяжелый труд. Как если бы сидеть и слушать в филармонии «Симфонические танцы» Рахманинова. А люди честно сидели и слушали. Пытались вслушаться. Расслышать. Понять.
Вспомнились времена, когда дворец спорта «Юность» был полон: приезжали «великие старики»: Евтушенко, Вознесенский… Думалось: нужны ли сегодня челябинцам такие поэтические вечера?
И вообще: в чем же странная прелесть поэзии? Да кто ж знает! Впрочем, уверенным можно быть вот в чем! Пока читаются эти строки, незаметно происходит медленное-медленное поэтическое опыление города, в котором мы живем. И когда мы вернемся домой, грязные лужи двора будут наполнены брызгами солнца, а дворники будут раздавать всем детям огненно-рыжие апельсины…
Поделиться
