Не демон и не ангел. Музыкант мирового уровня выступил в Челябинске с инструментом XVIII века

За эмоциональность и завораживающую чувственность исполнения музыканта называют «демоном виолончели». Однако в одном из интервью лет пять назад Марк Анатольевич признался, что ему все равно, как его называют. «Реклама — двигатель прогресса», — просто ответил он на вопрос о звучном прозвище.

Наш разговор начался так же стремительно и внезапно, как и закончился. Таков уж собеседник. Музыкант разыгрывался перед репетицией, и времени на беседу было немного. Так что об «ангелах и демонах» я просто не успела и спросить. Но это и к лучшему. Судя по некоторым ремаркам в первые минуты знакомства, журналистская братия за последние годы успела изрядно поднадоесть маэстро однотипными вопросами.

Музыкальный диалог

— Вам больше нравится общаться с людьми или с инструментом?

— С инструментом. (Смеется.)

— А если говорить о выступлениях на сцене, это для вас общение со слушателями или концентрация на внутренних переживаниях?

— В этом случае для меня, в первую очередь, важно общение со зрительным залом. Когда я на сцене, я стараюсь отдать все, что могу, выдать максимум. И что-то я получаю в ответ. Это обмен —  мыслями, эмоциями.
 

— Для вас важна энергетика места, где вы выступаете?

— Конечно. Большее удовольствие я получаю от выступлений в России, потому что здесь я чувствую публику. Здесь нет холода от зрителей. Они знают, на что идут: они идут слушать музыку, общаться с музыкантом. За границей самое большое, что мне скажут после выступления, это congratulation, то есть «поздравляем». И все. А здесь, в России, мне могут сказать, что им понравилась художественная тема в таком-то сочинении, но не понравилось вот это. Здесь совсем другое отношение к музыке. Причем зрители, которые делятся подобными впечатлениями, это необязательно профессиональные музыканты. Чаще приходят любители.

— Где зрители «лучше» — в столице или провинции?

— Я равнодушен к столичной публике. Чувствую себя там не очень уютно, поэтому не расстраиваюсь из-за того, что у меня мало гастролей в Москве, к примеру. Зато я люблю выступать на Урале, в Сибири. Могу играть здесь без устали 24 часа в сутки. К тому же, в Челябинске очень хороший зал и благосклонная акустика.

— А публика здесь тоже благосклонна?

— Не знаю, посмотрим. Я уже не в первый раз в Челябинске. Два раза выступал здесь с оркестром и один — сольно. И всегда были заполненные залы.

На этот раз Марк Дробинский исполнил для челябинских слушателей проникновенную «Элегию памяти» П.И. Чайковского, демоническую «Ночь на Лысой горе» М.П. Мусоргского и печальный «Вокализ» С.В. Рахманинова. Другое настроение и состояние охватило зал, когда зазвучали произведения зарубежных композиторов — не слишком известного российской публике Антонио Сантаны и «Большое танго» Астора Пьяццоллы.

Шанс всей жизни

— Вы неутомимы и даете огромное количество концертов по всему миру, удивляя зрителей новыми программами. Не возникало желания больше времени посвящать более спокойному и уединенному творческому процессу?

— Бывает, что хочется бросить все, как и у любого не только музыканта, но и любого человека. Но это довольно быстро проходит.

— Вы можете сказать, что нашли свое предназначение?

— …Нет. Я много лет колебался, быть или не быть виолончелистом. Но в мое время, тогда еще в Советском Союзе, никто не спрашивал. Тогда просто назначали, и ты не мог даже высказать свое мнение. И я ревел белугой, когда жильные струны на виолончели были заменены на металлические. Это было невероятное мучение! Все руки были в крови.

— Вы нашли этот инструмент или он вас? Насколько мне известно, в музыкальную школу вы поступали на фортепианное отделение, но вам почему-то отказали…

— Потому что им нужно было набрать учеников на класс виолончели. В Баку приехал молодой педагог из Москвы, и ему нужны были ученики. Так я стал одним из них.

— Судьбоносная случайность? Этот инструмент попал к вам тоже как будто случайно.

— Виолончель, на которой я играю, изготовлена Карло Антонио Тесторе в 1748 году. Этому инструменту 268 лет. Тогда для мастера главным было звучание, а не внешний вид. Профессионалы, которые сегодня смотрят на эту виолончель, говорят: «Что за урод!». Она действительно не соответствует канонам. В ней все какое-то удлиненное, все неправильное. Но для меня этот инструмент стал шансом моей жизни. Он долгое время вынужденно находился глубоко в подземелье — в бомбоубежище на севере Израиля. Когда его достали на божий свет… это был действительно уродец: покрыт мхом и плесенью, с пауками. Но у меня сработало шестое чувство. Мастера, которым я показывал эту виолончель, крутили пальцем у виска и советовали не тратить время, но я не сдавался. В Париже я встретился с главным экспертом по восстановлению музыкальных инструментов. Он-то и сказал мне, что это, без сомнения, работа Тесторе. Так что это моя гордость.

— У инструмента есть душа?

— Конечно. С одной стороны, чисто технической, это душа столярного происхождения. У виолончели есть такой элемент, называется душка. Это тоненькая палочка, которая передает вибрации от верхней деки к нижней. От нее многое зависит. Ну и, конечно, это душа мастера, который создавал инструмент. Бывает, что все пропорции соблюдены, а инструмент не звучит. Такое бывает, если мастер работал равнодушно, без души. Большие мастера, как Страдивари например, каждый раз делали инструмент индивидуально, по-разному.

— Как бы вы описали виолончель?

— Это романтический, сентиментальный, меланхолический инструмент с очень глубокой душой. Его не сравнить со скрипкой, она более экстравертна. Звучание виолончели же проникает в самую душу слушателей.

В этот момент нам пришлось прервать разговор, так как музыканту пора было уходить на репетицию. Оставшись наедине с услышанным, я подумала вот о чем: если правы те, кто утверждают, что идеальные пары складываются из людей, противоположных по характеру и темпераменту, то дуэт полного жизни и энергии Марка Дробинского и его интровертной, почти 300-летней «подруги» – красивейшая и самая гармоничная пара на свете.