Сиреневый бульвар одного сторителлера

В воспоминаниях челябинцев он становится аллегориейМы не случайно в названии материала упомянули выражение «сиреневый бульвар» — тянувшуюся аллею от нынешнего универмага «Молодежная мода» на Кировке к восточной части города.

Окончание. Начало в «ЮП» от 30.05. 2013 г.

Это было место встречи влюбленных челябинцев разных поколений. Сегодня «бульвар» манит тех, кто хочет прийти на свидание со своим далеким прошлым, всегда окутанным дымкой светлых воспоминаний…

Авантюристка Надя

— В Челябинске я продолжала заниматься стрельбой в тире, который располагался под пединститутом. Почему именно там? Все стало сходиться, когда стали раскапывать историю поэтессы Юны Мориц, детство которой прошло в Челябинске (она училась в школе № 1). Тогда же выяснилось, что отец ее работал на 541-м (патронном) заводе. С начала войны Луганский патронный завод (№ 60 ВСНХ) частично был эвакуирован в Челябинск и размещен в помещениях Челябинского пединститута и сельскохозяйственного института. Там же, скорее всего, испытывали и патроны.

На той территории, где раньше находилось автомобильное училище, в начале 50-х годов располагалась воинская часть. Помню, в Свердловске проходили окружные соревнования и для участия в них нашей воинской части не хватило одной женщины-стрелка. Она должна была быть или вольнонаемной, или чьей-то женой.

— Есть такая девушка! — говорят организаторам. — Правда, если вы уговорите ее…

Директор библиотеки меня без слов отпустила. Я же отнекивалась: до сих пор, дескать, стреляла из спортивных винтовок, а здесь — боевая.
 

— Да не важно! — убеждали меня с отчаянием. — Лишь бы мимо мишени не попала!

За мной приехали в военной форме пожилой солидный капитан и молодой сержант, назвавшийся Игорем. Я была в известном смысле авантюристкой, взяла, да и согласилась. А зима была лютая, холод страшенный! Пока добирались до Свердловска, на десять раз промерзли! Едва добрались до линии огня, мне в руки сунули боевую винтовку, которую я отродясь не держала, и укутали в дополнительную телогрейку — чтобы смягчить отдачу при выстреле.

Как уж я стреляла — не знаю, но важно то, что «баранку» нам все-таки не поставили. Обратно ехали всю ночь в переполненном вагоне, рядышком с солдатиком Игорем. У него, свердловчанина, здесь, в Челябинске, никого не было, и он робко спрашивал меня: можно, дескать, приходить в вашу библиотеку? Пожалуйста, отвечаю, приходи, читай, сколь душе угодно! И вот он ходил-ходил и… доходился до свадьбы!

Но самое интересное — оказалось, что мы не только по духу с ним были близки. Наша родня жила на одном пятачке в Москве. Первый раз, когда мы с ним поехали на фестиваль в Москву, оказалось, что его и мои кузины учатся в одной московской школе и живут даже в одном дворе и, конечно же, знали друг друга очень хорошо. То есть надо было пожениться, приехать в Москву и лишь там убедиться, что мы люди одного круга и могли встретиться друг с другом еще задолго до войны…

Разлука за два ведра воды

И началась война.Из Донбасса выехали за несколько часов до прихода немцев. Это была уже нейтральная территория — грабь не хочу, из магазинов все выносят!

Однажды в Челябинске мне довелось посмотреть спектакль «Эшелон» по пьесе Михаила Рощина в постановке Галины Волчек. Если честно, спектакль не понравился тем, что в нем было очень много неправдоподобного шума: режиссер, должно быть, ввел его для большего эффекта. Как бы то ни было, но в реальности все было иначе…

И вот добрались мы до Челябинска. И тут произошла нелепая история. Мама попросила сходить отца за водой, поскольку в вагоне воды не было. А мы все были страшно грязные — как-никак, а ехали к тому времени уже почти месяц!

 Нужно сказать, что выехали мы в знаменательный день — 16 октября 1941 года. Для Москвы это был, может быть, самый ужасный день, когда в столице началась паника, жгли документы. Приехали в Караганду лишь 1 декабря.

Только потом уже стала понятна политика тех, кто организовывал эту эвакуацию. Если ты металлург — тебя пристроят ближе к своим, если шахтер — к шахтерам. И весь наш эшелон донбасский должен был поехать в Кузбасс, но тот к тому времени уже был переполнен. Поэтому нас довезли лишь до Омска. А потом повернули обратно и повезли в Караганду, где тоже были шахтеры.

Отец взял два чужих новеньких ведра и полез под вагоны. С собой у него не было ничего — ни документов, ни денег. Но наш поезд в это время ушел. И остался наш бедный отец на незнакомом челябинском вокзале, на одиннадцатом пути…

Революция подождет…

— Как часто я представляла картину, когда мой бедный папа возвращается на пути с полными ведрами воды, а поезда нет! Восемь дней мама проплакала. А папа у нас был такой рафинированный интеллигент… Что, он милостыню пойдет просить? Украсть — никогда  себе не позволит.

Только потом, когда отец вернулся к нам, я узнала, что, оказывается, на восток езжай сколько и на чем хочешь! Но на запад — только с пропусками и с разрешения! На запад шли только воинские эшелоны, танки, продовольствие. И это правило действовало до конца войны.

И вот отец с этими двумя ведрами вначале отправился на восток — хоть как, даже на платформах! Между тем был уже конец ноября…

Нам вбили в головы номер нашего вагона — 499350, потому что это был наш единственный адрес. Многие дети терялись только лишь потому, что не могли запомнить больших цифр.
И вот наш папа, замерзший и голодный, все-таки добрался до Новосибирска. Но там его «убили» сообщением: нет, не прибывал вагон с таким номером. Тут-то ему и пришлось помыкаться, ведь ему предстояло ехать на запад! Отца категорически не впускали ни в один состав, но он каким-то чудом, под вагонами исхитрился все-таки отправиться в путь…

А встретились они с мамой совершенно случайно в Петропавловске, в североказахстанском  эвакопункте.

После долгой дороги по Украине, где все было разбито, это был настоящий рай, потому что эвакопункт начинается там, где свет и где кормят. Кстати, рассказ Анатолия Приставкина «Человеческий коридор»  как раз о таком же эвакопункте, но только в Челябинске.

И если ты предъявишь справку о том, что ты эвакуированный, тебе здесь хоть какую-то пайку, но дадут, чтобы уж совсем не погибнуть с голоду.

Мама стояла в очереди за какими-то пирожками для нас. Тут она и увидела отца: грязного, обросшего, исхудавшего! Привела его в вагон, сколько могли обмыли его.

Приезжаем в Караганду. Отца тут же вызывают в военкомат и строго спрашивают:

 — Почему не на фронте?
 

— Билет такой, по которому нельзя взять.

— А почему?

— На меня написали анонимку в связи с тем, что я неправильно трактую идею Ленина о победе революции в отдельно взятой стране…
 

— Какая революция?! Война идет! Москва в опасности! А ты со своей революцией!

Отца тут же отправили на фронт, проститься даже не дали. С войны он вернулся лишь в 1946 году. Тогда-то и вышел государственный приказ, согласно которому браки надо было обязательно регистрировать. И когда нас спросили, будем ли мы менять фамилию, мы с сестрой, дурочки, отказались  только из-за того, что у отца была фамилия Августинов. А в журнале такая фамилия стоит первая, а Капитонова все ж таки подальше.

Теперь мои дорогие родители лежат на Градском прииске…

Замуж за семиклассника

— У мужа Игоря судьба была не менее тяжелая. В годы войны мать осталась одна с его годовалой сестренкой и с ним, Игорем, еще совсем подростком. После окончания ремесленного в 14 лет он уже работал на Уралмаше. И я по существу вышла замуж за семиклассника. Надо мной девчонки все смеялись. У меня много было друзей с высшим образованием, но я всегда ценила в человеке доверие — для меня это было самое дорогое.

А потом Игорь пошел в вечернюю школу, окончил вечерний институт.

Нелегко было: мужу надо было учиться, маленький ребенок, болеет постоянно, а потом и второй родился… И тогда я, несмотря на то что жили всего на 12 метрах, отважно вызываю своих родителей. Вшестером мы въехали в комнатку на Труда, при библиотеке. И лишь в начале 60-х нам дали наконец трехкомнатную хрущевку на углу Бажова и Туристов, которую сейчас переименовали в Героев Танкограда. Второй этаж с балконом и ванной, с газом! Какое же это было счастье!

Потом переехали и снова вернулись к той же речке, только уже с другой стороны, и по льду которой уже так просто не пройдешь.

Смотрю я иной раз на бетонные берега Миасса и думаю: ну вот не дай бог какой-нибудь озорной мальчишка опрокинется через этот парапет, потом его доставать только кранами!

Потому что спусков-то нет к реке — везде отвесные стены…

Невольно вспомнишь Питер, где через каждые несколько метров можно спуститься к реке по красивым лесенкам. Но это уже совсем другой «сиреневый бульвар»…