Осколки войны. Когда одни спекулировали хлебом, другие сдавали деньги на танк

В ее послужном списке — знак «Отличник просвещения». Сегодня у нее две дочери, девять внуков и три правнука, которым, наверное, и представить-то сложно, что их любимая мама, бабушка и прабабушка тоже была когда-то маленькой...

Проводили папу на фронт

Запомнился ей еще довоенный Челябинск — небольшой, тихий провинциальный городок с низенькими домишками. Высокие дома можно было увидеть разве что на улице Кирова да на улице Спартака (ныне проспект Ленина).

Жила Нина вместе с папой, мамой и маленькой сестренкой в доме № 8 по улице Торфяной, что между улицами Нагорной и Архитекторной, в сотне метров от улицы Труда. По улице грохотал трамвай, единственный тогда вид транспорта в городе.

Чтобы попасть на Торфяную, надо было пройти по мостику через речку Игуменку. Весной она превращалась в бурную речку, выходила из берегов, вызывая неистовый восторг у ребятни.

И вот в эту спокойную жизнь 22 июня 1941 года ворвалась страшное слово «война». Уже через неделю папу призвали на фронт. Мама собрала вещмешок, и они всей семьей отправились на сборный пункт, который располагался на территории старого кукольного театра рядом с главпочтамтом. Люди рыдали и обнимались со слезами, понимая, что прощаются навсегда. И мама тоже была вся в слезах, только и причитала: «Как же мы будем жить...»

И они жили. Нине очень хотелось учиться, но в школу принимали тогда только с восьми лет.

Наступает 1942 год, и она идет в первый класс школы № 8. Первая учительница — Анна Яковлевна. Короткая стрижка, седые волосы, и всегда на плечах белый вязаный платок. От нее исходила какая-то неуловимая теплота. Но улыбки на ее лице никто и никогда не видел.

За партой с Ниной сидел мальчик, эвакуированный из Ленинграда. Однажды во время урока он достал из сумки (портфелей не было) картофелину, синюю, прозрачную, совершенно несъедобную, и стал есть. Нина смотрела на него удивленно. А он прошептал: «Хочешь»? Она качнула головой: «Нет»!



Нина-пастушок

В школе им давали бесплатно белые булочки. Малюсенькие, но очень вкусные! А есть хотелось все время, и днем и ночью. Между тем хлеб стали продавать по карточкам. Норма работающим — по 500-600 граммов, а иждивенцам и детям — по 200-400 граммов. Спасала их кормилица-коровушка. Папа писал с фронта, чтобы они сохранили ее в любом случае.

Пастушком была восьмилетняя Нина. За трамвайным парком и железной дорогой был пустырь, где сейчас стоят высотные дома. В войну же здесь сажали картошку. На межах между делянками росла сочная трава. Вот на этой узкой полоске и паслась их кормилица. И не дай бог, чтобы испортила картофельную ботву!

Молока корова давала совсем немного, и пила его только сестренка. Сама же Нина занималась продажей молока: относила его постоянным покупателям на ЧТЗ в дома, на месте которых сейчас расположен монтажный техникум.

Выезжавшие из проходной завода танки двигались как раз по ее пути. Под мостом у депо танки образовали глубокую яму. Грозные машины ловко выныривали из нее, а когда шли дожди, яма заполнялась водой. В один из октябрьских дней, когда стало уж совсем холодно, Нина как обычно возвращалась домой. И ей вдруг страшно захотелось заглянуть под мост. Она подошла, шагнула — и провалилась! Пальто было зимнее, на вырост, в нем, намокшем, она с трудом выбралась из грязи и, чуть живая, доплелась до дома. А маме, которая была надомницей, опять добавилась работы. Имея малолетних детей, она день и ночь вязала варежки и носки для солдат.



А зимы в войну были очень морозные, топлива не хватало. Часто не сговариваясь они собирались по 8-10 детишек у кого-нибудь в избе, где было тепло. Говорили о своих воюющих отцах и спорили о том, как бы они сами били фрицев на фронте! В их же доме всегда было холодно. Топили дровами и углем, за которым она с санками отправлялась к тому месту, где сейчас находится торговый дом «Спиридонов». Сюда, на отсеке железной дороги, подходили паровозы и сбрасывали несгоревший уголь, который маленькая Нина собирала своими озябшими ручонками. Сжалятся иной раз добрые дяденьки-машинисты и подкинут хорошего уголька...

Вот так и проводили свободное время дети войны!

Семьям фронтовиков оказывали небольшие услуги. Так, они получали бурки из стеганого материала — вата, покрытая тканью и простроченная. Их нужно было носить с колодками на тесемках. Это сабо, только деревяшки намного толще были. Ходить в них было неудобно, и Нина каталась на них, как на лыжах.

А жить приходилось все труднее. Однажды у их коровы родился теленок. Мама решила его продать. На Зеленом рынке торговали всем, в том числе и скотиной. И вот продажа совершилась, но у мамы украли деньги. Идет она по базару, рыдает. К ней подошел старичок, стал ее успокаивать. А она в ответ: «Да когда же будет конец этой войне?! Сдаются города, мы все отступаем, а нам говорят, победа будет за нами!» «Да, доченька, — говорит старичок, — так и будет! Будет победа за нами. А потом долго-о-нько войны не будет. И враг появится... Но с востока...»

А враг наступал, и в городе стали объявляться тренировочные воздушные тревоги. Нужно было заклеивать газетными полосками окна. Выла сирена, и детям казалось, что взрываются бомбы. Мама с дочками забиралась под кровать, как будто бы это могло их спасти, если бы действительно была бомбежка...
Между тем в Челябинск стали прибывать эвакуированные. Их расселяли по домам. Первой их постоялицей была полька из Варшавы.

В войну женщины одевались серо, ходили в платках и выглядели уныло. А эта была молодая, красивая! Волосы были хорошо уложены, на губах помада, на руках маникюр. Нина с восхищением глядела на нее во все глаза. «Вот бы мне быть похожей на нее, когда я буду взрослой!» — думала она.

Потом поселилась приехавшая из Киева супружеская пара. Он бухгалтер, а она студентка мединститута, который был эвакуирован в наш город.

Затем поселилась еврейская семья — женщина с двумя взрослыми дочерьми. Соня, младшая, работала на хлебокомбинате в пряничном цехе. Как же вкусно от нее пахло, когда она входила в дом! Но домашним она ничего не приносила, честной труженицей была. А вот кое-кто хлеб все-таки подворовывал, прятал разрезанные булки, проныривая с ними через проходную. Потом этот хлеб продавали, но только через детей.

Мама иногда посылала Нину в барак за «таким» хлебом. Половина булки стоила 500 рублей. Хотя и маленькая была Нина, но все же понимала: жизнь держится не на таких людях, а на других. На тех, например, кто отдавал свои деньги на строительство танков. Вот и отец ее подруги Кузьма Григорьевич Захаров отдал на строительство танка 19 тысяч рублей и 19 центнеров зерна.



Лучше Урала нет!

Были у них не только горести, но и радости. На заводах трудились их старшие товарищи, которым едва исполнилось 13 лет. Часто они оставались на заводе ночевать.

А они, малышня, гурьбой часто бегали на Миасс купаться. Река в годы войны была полноводной: вода чистая, прозрачная! Островок соединялся с берегом длинным мостком, с которого ребятишки ныряли, а женщины полоскали белье, отбивая его на деревянных ребристых досках. А на берегу от филармонии до острова сажали овощи. Правда, берег часто заливало, и тогда урожаи пропадали.

Плохое питание все же сказалось: на третий год войны Нина заболела воспалением легких. В апреле 1945 года ей дали путевку в Анненский противотуберкулезный санаторий, возле Магнитогорска. По ночам она плакала, хотелось к маме, сестренке.

Первый завтрак. Перед едой кому-то дают сироп шиповника, ей достался рыбий жир. Пить противно, но это же лечение, и она пьет.

Однажды ранним утром к ним в палату вбежала воспитательница и закричала: «Дети, вставайте, война кончилась!»



Что тут началось! Они прыгали на кроватях, из подушек летели перья... А за завтраком рыбий жир уже не казался противным, а наоборот, сладким. Ведь она будет дома, и папа вернется!

На вокзале в Челябинске ее встретила мама. Шли домой, и рассказывали друг другу, как каждый из них воспринял известие о победе.

Но папы, как наивно она ожидала, дома не оказалось. Он воевал на восточном фронте с Японией и вернулся лишь через год.

«Мои родители были латыши, но мы с сестрой по паспорту русские, — рассказывает Нина Августовна. — Мой дядя по маминой линии окончил комвуз и после войны был направлен на работу в Ригу. Туда же направили и двоюродного брата со стороны отца. Они оба пригласили моего папу посмотреть: может быть, и нам стоит переехать из Челябинска в Ригу? Папа съездил, посмотрел, вернулся и сказал: «Лучше Урала нет!» Так вот и для меня родным стал Урал, мой Челябинск, мой Танкоград...»