Имя разведчика рассекретили писатели

Для многих война закончилась в 45-м, но не для Ибрагима Аганина. Свой счет фашистским палачам разведчик предъявит в послевоенное время на процессах, которые, как уже говорилось, пройдут во многих странах мира и у нас, в России. Десятки лет он будет выполнять вторую часть своего спецзадания, полученную в феврале 43-го года. Как написал Константин Симонов в одном из своих военных очерков, «войной начиналась его память». Тогда каратели и в страшном сне не могли представить себе, что их «коллега», переводчик тайного гестапо — ГФП-312 в Донецке и ГФП-721 в Крыму — предъявит им свой гамбургский счет возмездия.

Немало книг вышло о героизме подпольщиков на оккупированных фашистами территориях Донбасса и Крымского полуострова. Назову лишь некоторые. «Смерти смотрели в лицо» — о донецком подполье писателя-фронтовика Виктора Шутова, с кем Ибрагима Аганина на долгие годы связала крепкая дружба. «В нашем городе» — о донецких молодогвардейцах — Ларисы Черкашиной. «Еще одна страница» — повесть Леонида Лохманова о крымских молодогвардейцах «Молодой гвардии-2».

Да, когда в декабре 1943 года Сов-информбюро сообщало о подвиге трагически погибших молодогвардейцев Краснодона, родилась другая боевая подпольная организация — в селе Марфовка Крымской области. Она тоже назвала себя «Молодой гвардией» и продолжила дело своих товарищей. Так что роман Александра Фадеева «Молодая гвардия», увековечивший подвиг молодых краснодонцев, можно сказать, является и литературным памятником крымским молодогвардейцам.

В ответе Министерства обороны РФ на мой запрос называлась еще одна книга — «Герои невидимого фронта», вышедшая в Донецке совсем недавно, в 2007 году. И в очерках журналистов С. и Г. Наконечных раскрывались новые страницы жизни и борьбы И.Х. Аганина.

Но я не смогла бы ни прочитать, ни подержать в руках все эти издания, если бы не спасительная помощь ректора Челябинской государственной академии культуры и искусств Владимира Яковлевича Рушанина, директора Челябинской областной универсальной научной библиотеки Ирины Васильевны Гудович, ее заместителя Натальи Петровны Расцветаевой. Нужные мне книги и журналы невозможно было найти не только в Челябинске, но и в других городах России. Видимо, политическое эхо 90-х коснулось и наследия военной литературы. А ведь война была одна на всех: русских, татар, белорусов, украинцев, евреев. И Победа, омытая кровью солдат разных народов, тоже была одна на всех. Спасла меня находчивость Натальи Петровны Расцветаевой. Электронную версию книги украинских авторов «Герои невидимого фронта» все же удалось получить.

…Итак, на судебных процессах в Ростове, Москве, Берлине опознанные с помощью И.Аганина каратели сразу узнавали бывшего переводчика полевого гестапо Руди — Рудольфа Клюгера, или Георга Бауэра. И сначала не улавливали цели его присутствия на судах. Более того, они надеялись с помощью бывшего зондерфюрера доказать свою невиновность. Удалось же самому Бауэру-Клюгеру добиться этого. Но в какой шок впадали бывшие фашистские палачи, когда становилась очевидной истинная роль переводчика тайной полиции. Его показания были страшнее артобстрелов на передовой.

Так, после войны Ибрагиму Аганину удалось раскрыть десятки бывших работников абвера и СД. Но путь к правде был труден. Он пролегал через невероятно сложные доказательства вины предателей и невиновности оклеветанных патриотов. В книге «Герои невидимого фронта» примеров тому предостаточно. Приведу некоторые из них.

…В годы войны в Крыму действовало чекистское подполье. Сколько ценных сведений передали разведчики Центру, известно только самой истории. И вот эти восемьдесят смелых, отчаянных ребят были заподозрены в предательстве. И восемьдесят семей получили известия о своих сыновьях, братьях, мужьях как о без вести пропавших. Но И.Аганин утверждал обратное: нет, не без вести пропали чекисты-разведчики, в их гибели повинен их резидент полковник Гисак Арабаджаев.

А вычислил предателя Ибрагим Хатямович по фашистским материалам, которые раскрывали путь оборотня в погонах. Уже через два месяца после высадки группы в Крыму полковник оказался в руках провокаторов абвергруппы-302 «Геркулес». Допрашивали его в фельдполиции № 312. Переводчиком был Бауэр-Аганин. И все показания предателя были запротоколированы: от информации по заброске наших разведчиков в Берлин и кончая явками чекистов в Крыму.

Однако сообщения И.Аганина не были приняты к сведению соответствующими органами и оставались нереализованными до 1978 года. Именно в том году был арестован один бывший крымский каратель. И только после этого правда восторжествовала. Восемьдесят семей узнали о трагической гибели своих родных: все чекисты были расстреляны гестаповцами.

Но предавали не только взрослых. Станислав Наконечный в очерке «Переводчик тайной полиции» приводит леденящий душу факт.

После смерти любимого всей детворой нашей страны писателя Александра Грина («Алые паруса», «Бегущая по волнам») его вдова Нина Грин осталась в годы войны в подполье на оккупированной территории Крыма. Но занялась совсем другими делами. Став для фашистов дамой, приятной во всех отношениях, она выдала нацистам группу пионеров и школьников 10—13 лет. Детей расстреляли как опасных врагов Германии. А Нина Грин и ее сообщники сделали все, чтобы оклеветать юных патриотов посмертно. И их матерей сослали в Сибирь, откуда многие так и не вернулись.

Сколько сил и времени отдал Ибрагим Аганин восстановлению справедливости и доброго имени детей-патриотов, знал он один. Героическому подвигу юных героев писатель Иван Мельников посвятил замечательную книгу «Пока бьется сердце». Но, как ни парадоксально, И. Аганину пришлось вести борьбу и за доброе имя самого писателя. В марте 1986 года он напишет Станиславу Наконечному, автору очерков о судьбе самого разведчика, в книге «Герои невидимого фронта»: «У меня на днях побывал писатель из Симферополя Иван Карпович Мельников, автор более 20 работ по крымскому подполью. За то, что в своих книгах он остро задевал преступников и выступал на собрании против местных партократов, у него выкрали партбилет, состряпали дело с аморальщиной, разбили семью, исключили из партии. Бывшие преступники и их покровители смеются, союзники — в кусты, а он уже два года тщетно добивается правды».

…Феномен предательства ученые изучают давно. Единого мнения нет. Как утверждает автор статьи о коллаборационизме, то есть предательстве, в годы Великой Отечественной войны Евгений Кринько, политическое клише мешает многим ученым проникнуть в суть этого явления. Следует различать активное и пассивное предательство, бытовой, административный, экономический, военно-политический коллаборационизм. И не все действия «можно квалифицировать как измену Родине». Вывод ученого: «…молодых историков сейчас отличает стремление создать более или менее беспристрастную картину событий оккупации, отказавшись от морально-этических оценочных и политико-правовых категорий».

И мне почему-то сразу вспомнилась книга Геббельса «Последние записи», изданная в России в середине 90-х. Посвящалась она последним месяцам войны: запомнился эпизод встречи с генералом Власовым. Осенью 1941 года Власов советовал Сталину сформировать дивизию из заключенных для обороны Москвы. А в марте 1945 года этот же совет Власов дает уже Геббельсу. Министр пропаганды делает следующую запись в своем дневнике: «Я подробно рассказал фюреру о своем разговоре с Власовым, в частности о средствах, которые он использовал по поручению Сталина осенью 41-го года для спасения Москвы. Фюрер согласился создать в Берлине несколько женских батальонов».

Но вернемся к нашему повествованию. Свидетельские показания разведчика И.Х. Аганина на многих военных процессах по делу изменников Родины привлекали историков, писателей, ученых, журналистов. Из письма военного юриста генерала С. Синельникова военному историку С. Асанову: «С большим удовольствием прочел в газете «Красная звезда» ваш рассказ о работе разведчика И. Аганина в контрразведывательном органе гитлеровцев ГФП-312. Честь и хвала ему — мужественному советскому человеку. Никогда не забуду его показаний на судебном процессе в Краснодаре по делу изменников и предателей Родины — Михельсона, Шепфа, Потемина и других. Перед нами раскрылись действительно малоизвестные страницы войны».

На одной странице, думается, следует остановиться подробнее. А для этого нам вновь придется вернуться в 1943 год.

…В первых числах марта гитлеровцы отмечали день памяти солдат, отдавших жизнь за фюрера и великую Германию. Перед строем подчиненных выступил с речью полицей-комиссар ГФП-312 Майснер. Да, тот самый Майснер, который встретил вновь прибывшего Георга Бауэра-Аганина у себя в кабинете, где пытали пленного. Тот Майснер, который отдавал приказы арестовывать всех гражданских лиц, которые хотя бы издали посмотрят в сторону воинских колонн, эшелонов, штабов, казарм, и каждый второй, из попавших в руки майснеровских следователей, лишался жизни.

— Мы стояли рядом с Потеминым в том строю, — рассказывал военному трибуналу Московского военного округа свидетель И.Аганин, — поскольку были одного роста. В связи с торжественным построением на нас была новенькая с иголочки военная форма. Именно о такой форме зондерфюрера и мечтал Потемин, когда был завербован абвером прямо в нашей разведшколе.

От друзей Потемина, а также из документов, хранившихся в сейфах полевого гестапо, Бауэр-Аганин узнал, что Потемин на отличном счету у обер-палача Майснера. Активен, усерден. «Заслуживает благодарности и отпуска с правом поездки в империю». Так было сказано в приказе фельдполицей-комиссара. Но биографию такую надо было заработать истязаниями, доносами, расстрелами, что Потемин и делал с большим усердием в надежде на новую жизнь в гитлеровской Германии.

А с приходом наших Потемин переписал биографию. В ней он уже предстал лейтенантом, который водил во вражеский тыл группу разведчиков и «для конспирации» остался у гестаповцев. Создал диверсионную группу, назвав среди ее участников людей, уже расстрелянных фашистами, и так далее и тому подобное.

«Чистая» биография спасла Потемина в мирное время. Он защитился, стал кандидатом исторических наук, заведующим кафедрой в одном из крупных московских вузов.

Но не догадывался Потемин, что в годы войны за его преступлениями наблюдали подпольщики и его «сослуживец», переводчик полевого гестапо Георг Бауэр, наш разведчик. Возмездие пришло в мирное время. Но если на судебных процессах нетрудно было доказать работу Потемина у нацистов, то раскрыть его истинное лицо в наши дни представляло большую сложность. Вот почему почти на всех отечественных и зарубежных процессах выступал со своими неопровержимыми аргументами И.Х.Аганин. Как подчеркивают авторы очерка «Прошу пригласить свидетеля Аганина» М.Кореневский и А.Сгибнев: «Аганин, прирожденный аналитик, тонкий психолог, что называется, «вычислял» изменников…». Действительно, делал это Ибрагим Хатямович по-научному и без промаха.

«Разве не было оснований предположить, — писал он своим друзьям в Донецк, — что если уцелел на войне Потемин, перекрасился, то со временем потянет его в донецкий архив? А коли так, то сложно ли определить, в какие именно фонды архива захочется ему заглянуть? И если эта версия верна, то из тех фондов попытается он изъять нужные документы. Но это не удастся сделать человеку, который не стал в архиве «своим». А таким, наверное, может стать только солидный исследователь, скорее всего профессиональный историк… Сейчас мы всей нашей следопытской группой «вычисляем» еще двоих из ГФП-721, они хорошо «знают» обстоятельства гибели многих героев-подпольщиков, партизан, разведчиков Украины и Северного Кавказа…».

Да, помимо научной, преподавательской деятельности, Ибрагим Аганин десятки лет занимался другой работой. Ее можно назвать военно-патриотической, но будет точнее — поисковой по велению памяти.

Почти каждое лето Ибрагим Аганин отправлялся со своими студентами в экспедиции в районы боевых действий макеевских, донецких, крымских подпольщиков. И результатом были новые факты, имена, неожиданные повороты уже известных событий.
В однокомнатную московскую квартиру бывшего разведчика письма шли постоянно и в огромном количестве.

«Низко вам кланяюсь и всем следопытам, снявшим тень подозрения с моего отца. Теперь в нашем городе официально и широко объявлено, что он оставался верным своей Родине до последнего вздоха».

«Мы уже потеряли надежду узнать правду о последних днях наших земляков, схваченных гестапо зимой 1943 года в разных местах Керченского полуострова. И вдруг читаем Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении героев…»

И таких писем-благодарностей не счесть. Но мне хотелось бы подчеркнуть еще одну особенность характера Ибрагима Аганина. Он никогда не забывал своих боевых помощников в тылу врага. Не будучи советскими солдатами, они доставляли добытый у фашистов материал через линию фронта. Среди них знакомый уже нам румын Ион Кожухару, которого спас наш разведчик от расстрела полицей-комиссара Отто Кауша и убедил перейти на сторону нашей армии. И немецкие антифашисты Рудольф Грамши и Ганс Угнаде, которые входили в одну из групп партизанского отряда.

«Считаю целесообразным, — писал И.Аганин С.Наконечному, — поехать в Германию с орденом (наградой), кинофильмами о донецких патриотах, в том числе о Грамши, Угнаде, пьесами, произведениями об этих героях, а может быть, и с материалами о зверствах фашистов в Донбассе и передать все это в дар немецкой молодежи как символ нашей совместной борьбы за мир».

Не успел Ибрагим Хатямович сделать это. Как и много других дел, запланированных на много лет вперед. Не выдержало сердце разведчика, который и в мирное время продолжал свой бой. Один инфаркт, второй…

На одном из московских кладбищ воздвигнут устремленный ввысь памятник с пятиконечной звездой. Здесь осенью 1987 года прозвучали прощальные слова генерала:

— Ибрагим Хатямович Аганин по праву вошел в десятку легендарных разведчиков тыла врага…

Эти же слова я услышала совсем недавно, в декабре 2009 года. Шла передача по федеральному каналу «Звезда» о молодых разведчиках, внедренных в годы войны в нацистские структуры, их мужестве, отваге, профессионализме. И прозвучало родное имя Ибрагима Аганина.

***
Однако точку в повествовании ставить рано. Во время работы над очерком я не раз обращалась за помощью к члену нашей Общественной палаты, участнику Великой Отечественной войны Евгению Федоровичу Куракину, человеку необычайной судьбы, чье имя знакомо всем южноуральцам. В восемнадцать лет пошел он на фронт, много раз был ранен. В мирное время поднимал целину, растил хлеб, руководил совхозами, работал в аппарате областного и центрального комитетов партии, пятнадцать лет занимался благоустройством и благополучием жизни земляков на посту председателя облисполкома и уже почти два десятка лет возглавляет городской совет ветеранов войны, труда, Вооруженных сил и правоохранительных органов.

Я показала очерк Евгению Федоровичу, и наша беседа продолжалась несколько часов. Воспроизвожу маленький отрывок этого разговора.

— Евгений Федорович, филологи утверждают, что наше слово «подвиг», с ясным и прямым смыслом, с трудом находит точный перевод в европейских языках. Как вы к этому относитесь?

— По-моему, это слово стало нашим символом в двадцатом веке — кровавом, тяжелом, героическом. Да, предвоенное поколение мальчишек и девчонок росло в атмосфере обостренного чувства Родины. Оно выражалось во всем: в длинных очередях подростков в райвоенкоматы в июне 1941 года. Конечно, четырнадцати — пятнадцатилетних ребят отсылали домой «подрасти», а они вновь и вновь упрямо осаждали пороги военкоматов.

Вы правильно отметили в очерке, что для нашего народа тогда были близки интернациональные чувства. Мы все поголовно изучали испанский язык, немецкий, готовились защищать свою землю.

А как я добивался отправки на фронт. Не брали, возраст не подошел. Тогда устроился после девятого класса на патронный завод. Был такой в Челябинске, эвакуированный из Ворошиловграда завод № 541. Выпускал патроны для стрелкового оружия. Выдавал я четыре нормы, вместо 60 деталей вытачивал 250 штук. После окончания школы с отличием добился через райком, горком комсомола, чтобы военкомат направил меня на фронт.

Если бы тогда меня спросили, что для тебя война, — ответил бы так: наступление и потери. После каждого сражения из 120 человек в роте оставалось не больше десяти-пятнадцати бойцов. Соединение вновь формировали, но после очередной атаки из 120 солдат оставались единицы.

— Вы прошли всю Белоруссию, Польшу, оставили за плечами три военных зимы и два лета, за Вислой под Варшавой в январе 45-го были тяжело ранены в обе ноги. Долго лечились в госпиталях. Вернувшись домой в июле 45-го года, сразу пришли в военкомат. И на вопрос, что умеете делать, ответили: умею убивать фашистов… Вас сильно изменила война?

— Да, мы ушли на войну восемнадцатилетними, а вернулись в свои 21—22 года совсем взрослыми. Мы познали то, чего не прочитаешь в книжках и не увидишь в кинофильмах. Поэтому память всех участников Великой Отечественной, несмотря на их возраст, болезни, крепка, а воспоминания ярки.

В моем взводе было 32 человека. Все разные по характеру, а в бою вели себя как один человек, потому что каждый из нас знал — рядом товарищ по оружию. И вернулись мы с войны с победой и верой в силу духа наших людей.

Асия Хамзина