Просто Мария

10 Декабря 2009

Когда спустя годы Мария Лаврентьевна рассказывала своему сыну Ивану историю его рождения...

Когда спустя годы Мария Лаврентьевна рассказывала своему сыну Ивану историю его рождения, ей казалось, что все это происходило не с ней. Перед глазами, словно кадры черно-белой кинохроники, выстраивались картины того страшного времени: эшелон, заполненный до отказа угнанными в Германию женщинами, концлагерь с огромной трубой крематория, которая то и дело изрыгала клубы черного, едкого дыма…и посреди этого ада — то ли трагические, то ли счастливые первые толчки малыша, которого она носила тогда под сердцем. «Родится сын, назови Иваном», — сказал ей муж Иван Текутов, когда они прощались с ним в полыхающем Крыму. Оказалось, это был последний разговор в их короткой, но такой счастливой супружеской жизни.

Все это она рассказывала сыну урывками между делами и заботами, когда был повод и время, чтобы вернуться в прошлое. Уже потом, после смерти матери, челябинец Иван Иванович Текутов соединил эпизоды материнских рассказов в полную картину страданий и лишений, выпавших на долю этой простой и невероятно сильной женщины.


…Иван и Мария поженились всего лишь год назад, рассчитывая прожить вместе большую и счастливую жизнь. Но война решила их судьбу по-другому. Маша узнала, что ее муж попал в концлагерь, из коротенькой записки, которую передал ей бежавший из лагеря товарищ Ивана: «Жизнь моя, Мария. Прощай, дорогая. Береги себя и ребенка!»

Обливая слезами крошечный клочок бумаги, содрогаясь от ужаса от мыслей, что там переживает ее Ваня, Маша даже представить себе не могла, что скоро и ей придется испытать кошмар фашистского плена и рабства. Вскоре Марию вместе с другими женщинами угнали в Германию. О том, что муж ее был расстрелян при попытке к бегству, она узнает много позже.


Эшелон был в пути уже полмесяца. В наглухо заколоченных вагонах обессилившие от голода и жажды женщины вповалку лежали на дощатых нарах.

За день железные крыши вагонов накалялись до предела, и некуда было деться от нестерпимой духоты и зноя. Периодически Маша впадала в забытье.


Перед германской границей немцы решили продезинфицировать состав, причем весьма своеобразным способом: вагоны загнали на какую-то маленькую станцию. Со скрипом отодвинулись засовы, и мощные струи ледяной воды из брандсбойтов ударили по женщинам. Захлебываясь потоками воды, они валились с нар. И, спасаясь от холодных, пронизывающих исхудавшие тела струй, жались друг к другу.


Потом начался «медицинский» осмотр. Самых больных и беспомощных запихивали в душегубки и увозили в неизвестном направлении. Мария оказалась в числе «здоровых», и ее загнали в так называемый карантин. Не стоит говорить, насколько ей, уже на большом сроке беременности, было сложно переносить тяготы неволи.

Женщины, находившиеся рядом, прекрасно понимали ее состояние, пытались хоть как-то помочь Маше — делились с ней своим мизерным пайком, уступали место помягче и потеплее. А для самой Марии единственным утешением был ребенок, биение сердца которого она уже слышала внутри себя, и крохотная записка мужа: «Береги себя и ребенка!»


И опять — вагоны, голые дощатые нары, нескончаемая боль от тряски, лязга и грохота мчащихся составов. Эшелон остановился, как только пересек границу Германии. Охранники построили изможденных женщин в колонну и по узкой улочке погнали их через город. Они шли, еле передвигая ноги, поддерживая друг друга.

Население городка высыпало на улицу и с любопытством разглядывало невольниц: кто-то смотрел на них сочувственно, кто-то брезгливо, а кто-то с ненавистью. В чем были виноваты несчастные, обессилившие женщины? Об этом никто даже и не задумывался — была война!


Только под вечер колонна добралась до концлагеря. Территория его была застроена длинными рядами бараков. Мучения узников продолжались здесь недолго: каждый день из бараков выносили несколько трупов. Когда Машу и ее подруг загнали в один из бараков, от усталости она буквально рухнула на нары и моментально заснула.


А уже на следующий день новую партию поступивших в концлагерь женщин погнали на невольничий рынок. «Покупатели» осматривали пленниц, как животных, заставляли бегать, приседать, ощупывали мускулы, разглядывали зубы. Женщины не сопротивлялись, понимали, что лучше уж стать подневольной работницей, чем заживо сгореть в крематории концлагеря. К беременной Маше никто не проявлял интереса.

И вечером вместе с другими непроданными женщинами она побрела обратно в лагерь. «Что будет с моим ребенком?! Как мне спасти его?!» — она понимала, что бессильна что-то сделать, от безысходности у нее темнело в глазах. Хотелось упасть на землю: пусть кричат, пусть стреляют конвоиры — лучше умереть. Но вдруг она почувствовала, как малыш внутри нее тихонько пошевелился.

Она чуть приостановилась, ласково погладила живот: «Ванечка! Потерпи, солнышко!» И твердо пошла дальше.


Помощь пришла совершенно неожиданно. Оказывается, в концлагере уже около года существовала подпольная организация, у которой была связь с волей. Подпольщики получали военные сводки, сообщали о них заключенным, даже доставали и прятали оружие, организовывали побеги.

Они узнали о беременной русской женщине, попавшей в концлагерь, и решили хоть как-то помочь ей — австрийские антифашисты смогли пристроить ее в хозяйственную команду, здесь было чуточку полегче.


Вскоре Мария родила сына, которого конечно же назвала Иваном. Ей удавалось довольно долго скрывать от охранников нового «узника», пока немцы не обнаружили его и не перевели вместе с матерью в лабораторию, где проводились опыты над людьми.


Но война уже близилась к концу. Советская авиация уже бомбила военные объекты и промышленные центры в глубоком тылу врага. Была тихая летняя ночь, когда заключенные услышали приближающийся гул бомбардировщиков. Даже зенитный огонь не мог помешать им сбросить бомбы на главные ворота, у которых находилась контора. Часовые, беспорядочно стреляя, кинулись врассыпную.

Самолеты зашли на второй круг, разбомбив охранные посты у крематория.


Заключенные выскочили из бараков и, несмотря на пули охранников, бросились к воротам. Маша и две ее подруги сумели выскользнуть из лагеря.

Бешено стучит сердце: «Быстрее! Быстрее! На свободу!» Женщины бежали не останавливаясь. Кажется, уже нет сил. Перехватывает дыхание, нет, надо бежать. Ванечку они несли по очереди. К рассвету им удалось преодолеть не меньше пятнадцати километров.


Остановились в молодом густом лесу — закопали арестантскую одежду, переоделись в захваченные с собой лохмотья. Пять дней женщины шли по лесу, единственным ориентиром для них был восток, там, где вставало солнце, там, где была Родина. По ночам они выходили из леса, выкапывали на огородах картошку, морковь.


Только услышав польскую речь, беглянки обратились за помощью к местным жителям. Около месяца они прожили в польской деревеньке, набираясь сил. Но, оказалось, успокаиваться было рано. Однажды вечером в село ворвались фашисты. Поднялся шум, раздавались выстрелы, плач, крики.

Мария с подругами решили, что надо скрываться. Женщины схватили спящего Ваню и побежали в сторону леса. Немцы их заметили и бросились в погоню.


Конечно же, они бежали гораздо быстрее, прочерчивая темнеющий лес яркими линиями трассирующих пуль. Ветки и листья, отщепленные от кустов и деревьев этими пулями, падали на бегущих женщин. Казалось, спасения нет. Но женщины пошли на смертельную для себя хитрость: Маша с ребенком спряталась в густых зарослях, а ее подруги отбежали в сторону и стали громко кричать.

Так они решили свою судьбу и судьбу Марии с Ваней.


Маша замерла в своем укрытии, прислушиваясь к удаляющимся крикам и выстрелам. Она не могла идти, не могла спать. Все чувства — страха, усталости, голода — притупились. Утром она подошла к большому селу и, уже не боясь никого, вышла на его улицы. «Будь, что будет», — подумала она. Добрые люди приютили ее, дали работу, здесь Мария осталась до прихода Советских войск.


…Мария Лаврентьевна не часто говорила о том страшном времени. Слишком больны были для нее эти воспоминания. Всякий раз, возвращаясь мыслями в прошлое, ей казалось невероятным, как она, обычная, слабая женщина, смогла родить, как смогла выжить тогда вместе с ребенком. Сейчас Марии Лаврентьевны уже нет в живых. Но, возможно, в Челябинске остался кто-то из ее родственников.

Мы надеемся, что они откликнутся на эту публикацию и расскажут нам, как сложилась жизнь Марии в мирное время.

Редакция благодарит архивную службу Челябинской области и лично первого заместителя Галину Кибиткину за предоставленный материал.

Поделиться

Публикации на тему
Новости   
Спецпроекты