Челябинские крестьяне до революции могли надавить на власть даже в религиозном вопросе

История складывается из малых эпизодов. В этом и есть ее вкус. Об одном из таких эпизодов южноуральской истории мы расскажем в нынешней публикации.

Осенью 1777 года в Верхнеувельской слободе разместился на винтерквартирах (то есть зимних квартирах) донской казачий полк. Для нас это важно лишь постольку, поскольку вместе с полком сюда прибыл и его командир, полковник Греков, который и является одним из героев истории, которая будет рассказана дальше.

Неучтивое обращение

Итак, однажды по главной улице Верхнеувельской слободы шел полковник донских казаков Федор Греков вместе со старшинами своего полка. Направлялся он к лавке челябинского купца Кокшарова, который, видимо, как раз приехал в слободу.

Но все-таки предоставим слово самому полковнику: «Сего сентября 26-го числа, то есть в день на представление светаго апостола и евангелиста Иоанна Богослова, Верхнеувельской слободы Георгевской церкви священник Иоанн Третьяков не служа не точию утреньной или литоргии, но и часов совсем не было, а находится завсегда в безобразии и в большом пианстве».

Нужное настроение у адресата послания создано, священник Третьяков уже охарактеризован с «лучшей» стороны. Дальше, по словам полковника, было так: «Идучи я в той день полку моего со старшинами… а вышепомянутый Гергевской церкви священник Третьяков, вышедши из питейнаго дому на улитцу и стал напротив меня среди той улитцы, разверня полы, и начал тайным удом помахивать». Такого безобразия Греков не стерпел и, подойдя к Третьякову, сказал: «Как вы неучтивы».

Дальше случилась неприятность: «но он, священник Трятьяков, напротив того назвал меня мужиком, сверх того еще повторил: «я не буду таковаго мужика никогда слушать, но и протопопа не слушаю». А как известно, что я моей Государыне полковник и вверен мне в командование полк». Напомним, для донского казака слово «мужик» являлось оскорблением, поскольку он не мужик-крестьянин, а вольный казак. А уж для казачьего полковника тем более. В общем, Федор Греков просил Челябинское духовное правление, в чьем ведении находился священник, принять меры.

Призывал к «беззаконству»

В материалах допроса священника мы можем оценить версию другой стороны конфликта. Фрагмент из сообщения полковнику Грекову из Духовного правления я приведу целым куском, поскольку он, в общем-то, понятен и довольно колоритен: «в день на представление святаго апостола и евангелиста Иоанна Богослова он, священник Третьяков, в питейном дому не бывал, а только с соседями своими гулял. А как Ваше высокоблагородие шли по улице со своими старшинами к лавке приезжаго чилябинскаго купца Кошкарова, то он священник на пустырище, расстоянием от Вашего высокоблагородия тако как в пяти саженях, стоя к вам идущим спиной, мочился, а прежде тово Ваше высокоблагородие не видал. И как Вы изволили ему сказать: «Что ты священник дурно так делаешь, на улице ссышь?», на то он сказал: «Вода волю взяла». На что Ваше высокоблагородие говорили: «Зачем сего дня службы не было?», на что он, Третьяков, отвечал: «что Ваше высокоблагородие не ходите в церковь». С чего Вы изволили приказать ево привязать к верстовому столбу, и самым делом был он привязан назад руками, и когда ево священника привязывали к столбу, то он тогда называл Ваше высокоблагородие мужиком таким образом: «зачем священника вяжете к столбу, потому что против священства Вы мужик», а того не повторял, что не думаю такова мужика слушать».

Греков же вновь отстаивал свою версию, дополнив ее деталями: «…он, священник, стоял не на пустырище, а среди самой большой улитцы, по примеру хотя б в пяти саженях напротив меня… среди самого дня, смотря на меня, и смеялся».

Представляете картину? Трудно было полковнику удержаться от замечания: «Как только я ему сказал, что ты неучтиво делаишь, он же сказывал: «такова мужика не слушаю, да и впредь совсем не думаю слушать», но как сие не повторено, и я, выдя ис терпения, что он, священник, называет меня мужиком, потому что я не мужик, а прямо государыне моей полковник, приказал привезать к столбу, где он стоял не больше как четверть часа». Ситуация получилась неоднозначная. Священник, конечно, вел себя не лучшим образом, не считая того, что службы не вел, но и полковник позволил себе лишку: привязывать священника к столбу никак не следовало.

При выводах следствия сыграл дополнительный аргумент. Священник Третьяков, как выяснилось, буквально через день после памятной встречи с полковником Грековым умудрился устроить еще один инцидент. Вдова Аграфена Кискина подала жалобу в земскую избу Верхнеувельской слободы, где показала, что «шла она 28 числа по закате солнца от брата своего Перфилья Вяткина в дом свой по улице и дошед до церковной ограды, и напротиву ее встретился возле церковных ворот той слободы священник Иван Третьяков в пьяном образе. Сохватя ее в беремя и стал ей говорить, чтоб она зделала с ним беззаконство». Священник не отпирался и на допросе показал, что все примерно так и было.

В результате 27 декабря 1777 года «резолюциею Его преосвященство определил: Верхноувельской слободы Георгевской церкви священнику Ивану Третьякову за пьянство и безчиние запретить священнослужение на два года и для прокормления семейства определить ево к какой церкви на праздное место дьячком».

Но на этом история не заканчивается…

Горестное житье

19 февраля 1778 года священнику Ивану Третьякову передали указ о запрещении ему на два года священнослужения и определили дьячком в той же Верхнеувельской слободе, где он до этого был священником. Пожив какое-то время в новом состоянии, 10 ноября этого же года он обратился в Челябинское духовное правление с «покорнейшим доношением», где объяснял: ««…Будучи во исправление в той слободе при церкви дьячковской должности, от мало случающагося по бедности жителей доходу, коего со определения в дьяческую должность получил только пятьдесят копеек. К тому ж хлебопашества своего не имею, с семейством своим пришел в самую всекрайнюю скудость и разорение». Иначе говоря, с февраля по ноябрь его заработок составил всего полтинник.

Дело в том, что церкви тогда почти везде (за исключением тех, что были в крепостях на линии) были ружными. Иначе говоря, они находились на содержании населения той слободы или села, где находилась церковь. Некоторые священнослужители устанавливали жесткую таксу — сколько стоит та или иная услуга, а большая часть, совестливые, действовали по принципу «сколько дадут».

Время было тяжелое, все еще постоянно поминали пугачевщину и многие еще не оправились от кровавых и разорительных событий. Поэтому большая часть населения излишков не имела и платить дьячку было особо нечем. К тому же дьячок — фигура невеликая, и при исполнении многих треб обходились и без его участия. Когда он был священником, то все равно исправно получал за крещение, венчание, отпевание. А дьячку доставалось лишь кое-что и далеко не всегда.

Поэтому, прочувствовав, как нелегко быть дьячком после священнической должности, он дальше писал: «В таком горестном случае я нижайший с самаго определения в дьяческую должность, чювствуя наказание за мое бывшее, хотя и не всегдашнее невоздержание. Как от пьянства, так и от приличных духовному чину поступков имею ныне воздержание, да и впредь что не буду в пьянстве обращаться, под извержением сана своего, даю наикрепчайшую духовному правлению подписку».

Слово крестьянское

И можно было бы иронизировать по его поводу дальше, но тут в действие включился… народ. То есть крестьяне той самой Верхнеувельской слободы. 11 октября 1778 года жители Верхнеувельской слободы на сходе «дали сей приговор той же слободы Георгиевской церкви священнику Иоанну Третьякову и согласно между собой присогласили в том, что Вас, священника, желаем по-прежнему ныне быть при оной слободе священником. Потому что мы за тобой никакого причинения до крестьянства худых дел не видали, и исправлял по должности своей добропорядочно, и от крестьян ни в чем напрасно не отзывался (не отказывался. — От авт.) и находился завсегда в послушании и хорошем порятке». Такой вот поворот.

Дальше еще интереснее: «А что принадлежит до того, что тебе по повелению Духовной консистории от служения и ото всяких, по вашему священству, треб отказано и определено быть под смирением на два года, якобы за пьянство, дьячком, об оном мы неизвестны и в том от нас крестьян на Вас нигде не спрашивано, почему вас по-прежнему при оной слободе быть и желаем для того, что состояния Вы добраго и народу во всем способен».

Иначе говоря, крестьяне прозрачно намекнули, что решать судьбу священника их церкви, не посоветовавшись с ними, не стоило. Кроме того, всячески подчеркивали, что Третьяков «состояния добраго», «исправлял добропорядочно». То есть демонстрировали, что священник их вполне устраивал и другого они не хотят.

Дальше шло усиление давления: «А хотя место Вас и определено заведывать Георгиевской приход другому священнику, точию крестьянству оное не полезно, и без настоящего священника здешним жителям быть никак не можно, дабы в случае в священнике скорой потребности не произошло какой остановки, то есть всякия люди бес покаяния, бес молитвы и крещения младенцев, и не взыскалось бы в таких случаях все оное с верхноувельскаго крестьянства напраснаго ответу. Почему мы, крестьяне, тебе священнику Третьякову для получения от синадальной команды прежняго чина сей одобрительный приговор дали». Здесь все еще конкретней: настоящий священник — это Иван Третьяков, а тот, которого пришлют…

Видимо, хорошего в Иване Третьякове было ощутимо больше, чем дурных проявлений, раз крестьяне слободы так уверенно и напористо его поддержали. И их старания не были безрезультатны. Челябинское духовное правление транслировало просьбу Третьякова и приговор крестьян Верхнеувельской слободы в Тобольск, в Духовную консисторию. 3 июня 1779 года: «…Запрещенному от священнослужения Верхноувельской слободы священнику Ивану Третьякову по прежнему священнослужению резолюцею Его преосвященство определил: священнику Третьякову по-прежнему священнослужение и требы исправлять дозволить. Только чтобы он впредь в пьянстве обращаться не мог и в своей должности был бы исправен…».

История, которая закончилась практически счастливо. Такое, пусть и не часто, бывало и в нашей здешней истории.