Монологи. Марат Гайнуллин, обозреватель: Про душу бы не забыть

В начале недели на мировых сайтах прожило несколько часов сообщение о том, что из жизни ушел последний из того самого экипажа, который сбросил ядерную бомбу на японский город Хиросима 6 августа 1945 года. Этим человеком был Теодор Ван Кирк, свой последний — 93-й, год жизни проведший в доме престарелых в американском штате Джорджия.

Вообще есть что-то печальное в мелодике таких сообщений:

«Ушел из жизни последний из...». Например: «Ушла из жизни последняя из выживших пассажиров «Титаника...». Но вот вам та же конструкция, но иное содержание: «Ушел из жизни последний узник Шпандау». Речь идет о немецком преступнике Рудольфе Гессе, дожившего, кстати, тоже до 93 лет...

Однако вспомним тот роковой день 6 августа 1945 года, когда 24-летний парень выполнял роль штурмана тяжелого бомбардировщика В-29, несшего на борту ядерную бомбу первого поколения — «Малыш». В одном из интервью в 2005 году он заявит, что во время Второй Мировой войны он понял, что с помощью ядерной бомбы ничего построить нельзя, поэтому он хотел бы, чтобы это оружие запретили. Сказано это было ровно через 60 лет после взрыва «Малыша», унесшего жизни 140 тысяч человек.

Как же он жил все это время? Как? Мне кажется, любой нормальный человек с нормальной психикой и просто — имеющий совесть, этого понять не сможет.

Можно что угодно говорить и про присягу, и про солдатский долг! Можно вспомнить и итальянца Ферми — того самого, что создал первый в мире ядерный реактор. И которому приписывают фразу: «Ребята! Это же хорошая физика!», сказанную им в ответ на пацифистский призыв ученых мира подписаться под декларацией против испытаний нового вида оружия.

А можно вспомнить и Александра Пересвета, легендарного инока Троице-Сергиева монастыря, сменившего свой яблоневый посох на копье воина. Хотя по законам православной церкви белому и черному духовенству запрещено брать в руки оружие. Но инок, ставший воином, шел на правое, священное дело, и потому в той же Русской православной церкви он был причислен к лику святых.

Можно вспомнить и милиционеров в Мариуполе, отказавшихся убивать мирных жителей, за что украинские силовики, говорят, их и расстреляли.

Каково это — убивать? Помните сцену первого убийства человека Григорием Мелеховым в «Тихом Доне»? Как он махнул шашкой. И как удар с длинным потягом развалил череп венгерского солдата надвое. О том, что чувствовал в тот момент Григорий, говорит лишь одно авторское замечание – «хмурясь». Гораздо позже придут осознание совершенного и муки душевные. Психологи могут подтвердить: человек не всегда способен сразу осмыслить то, что он стал убийцей. Но каково же ему будет потом! «Меня совесть убивает, – признавался герой Шолохова, – срубил зря человека и хвораю через него, гада, душой. По ночам снится, сволочь. Аль я виноват?»

И это ведь спрашивал себя не слюнтяй какой-то, а настоящий казак! А вообще-то просто нормальный человек, который рожден воспитывать детей, сажать деревья и выращивать хлеб, а вовсе не людей убивать. Это же такая простая мысль!

Про Дантеса и говорить не хочется. Пушкинский убийца прожил после того рокового дня еще 58 лет! А по словам его внука, «дед был вполне доволен своей судьбой и впоследствии не раз говорил, что только вынужденному из-за дуэли отъезду из России он обязан своей блестящей политической карьерой...»

А вот полковник Мартынов, убивший Лермонтова, переживал. Через четыре года после дуэли он женился, в семье родились пять дочерей и шесть сыновей. Однако, как писали современники, до конца жизни он мучительно страдал от того, что был виновником смерти поэта, в прошлом его друга. Каждый год 15 июля, в день убийства он запирался у себя в кабинете и напивался до бесчувствия…

Что ни говори, а есть все-таки совесть в людях. Ее не может не быть! Только почему ее позывные так редко звучат со дна океана человеческого? Ах, как прав был Шукшин: «Нам бы про душу не забыть!»

Будь я учителем в школе, предложил бы эту тему для обсуждения, например, для десятиклассников. Для 16- и 17-летних, которых так тщательно стараются оберегать предусмотрительные педагоги и заботливые родители: с ними, дескать, рано говорить на такие темы. А чуть позже оказывается, что уже и поздно...