Ирина Моргулес: «Нам неплохо бы иногда брать пример с тех, кто понимает ценность жизни»
15 Августа 2016
«Ну все, привет, я пошла». Всегда, когда Ирина Израилевна прощалась после разговора, она говорила «привет», взмахивая рукой. И мы знали, что этот удивительный человек снова вернется. Теперь ее не стало. Утром 13 августа перестало биться сердце Ирины Израилевны Моргулес, нашей коллеги, обозревателя «Южноуральской панорамы», настоящей легенды южноуральской журналистики…
-
Дом с коринфским портиком. Что было в «Родине» до Органного зала
-
Монологи. В тоске по лишнему билетику
Ей было всего 77 лет. «Всего», потому что до последних дней жизни она не допускала появления в своей жизни разочарования и пессимизма. Она никогда не останавливалась ни в жизни, ни в работе… Ее репортажи и с чеченской войны, и с театральных премьер были одинаково честны. Ей было плевать на громкие имена, должности и статус… Если нужно было сказать правду, она говорила, не задумываясь, кого это могло обидеть или расстроить.
Она очень хорошо знала людей и очень любила кошек. «Кошки не перестают удивлять, — говорила Ирина Израилевна. — Сейчас по телевизору идет программа «Время», а в ней информация из самых разных точек планеты. И всё — о вражде, противостоянии, недобрых замыслах людей против других. А у меня на диване сидят кошки, обступившие своего больного собрата, отходящего от тяжелого приступа, уже вылизанного, успокоившегося, показалось, даже улыбающегося. Но это, пожалуй, чересчур. Вообще-то, нам неплохо бы иногда брать пример с тех, кто понимает ценность жизни, даже если не может высказаться об этом. Но я понимяу».
Она знала массу историй. Они были раскрашены в невероятные краски, при этом в них не было ни одного фальшивого штриха. Именно поэтому в ее рассказах можно было почувствовать настоящую историю нашего города, страны. «Эстрадку на углу улиц Спартака (ныне проспекта Ленина) и Красной, спектакли артистов-кукольников, дававшиеся на ней, мы чем-то особенным не считали, — вспоминала свое челябинское детство Ирина Моргулес. — Детский парк был для нас просто продолжением дворов, а как сейчас сказали бы — обжитым пространством. В читалке — гранитном сооружении с черной скульптурой Ленина, давали полистать детские книжки, а тем, кто уже умел читать, можно было засиживаться за книжками. В жару все купались в круглом фонтане, где из воды выходил богатырь. Посреди парка мрачная громада пустующей полуразрушенной церкви, не только органа еще не было, но и появившегося когда-то позже планетария. Мы пробирались туда через дыры в стенах, все там облазили: видели росписи с выбитыми глазами…»
И, конечно, как никто другой в Челябинске, она понимала театр. Она жила им с самого детства до самых последних дней. Жила с того самого момента, когда в послевоенном городе откуда-то занесенная оперная труппа давала «Паяцев» Леонкавалло. «Смейся, пая-ац, над разбитой любовью! Смейся и плачь…» Я заплакала. Тоненько, громко — на весь зал. Но тут все встали, похлопали в ладоши и быстро пошли к выходу»… С этих слез все и началось…
Прощайте, Ирина Израилевна.
P.S. «Мы недоброжелательны друг к другу, небрежны, а зачастую просто грубы, агрессивны… Ничего нового я не открываю, это каждый в меру собственной тонкокожести чувствует. Мы обижаем, нас обижают… А теперь представьте, что завтра случится то, что надолго, а возможно, навсегда разлучит нас с родными, любимыми или даже посторонними, но без которых жизнь теряет осмысленность. И тогда начинается то, что известно всем — кому-то по литературе, кому-то по воспоминаниям друзей и близких и, не исключено, по уже пережитым чувствам. Подтверждается народная мудрость: «Имеем — не храним, потеряем — плачем». Сожаления, что остались невысказанными слова любви, вполне заслуженные ушедшими, несвершенными добрые поступки, которые могли бы сделать жизнь легче и радостней… Ну почему, почему?» (Ирина Моргулес).
Она очень хорошо знала людей и очень любила кошек. «Кошки не перестают удивлять, — говорила Ирина Израилевна. — Сейчас по телевизору идет программа «Время», а в ней информация из самых разных точек планеты. И всё — о вражде, противостоянии, недобрых замыслах людей против других. А у меня на диване сидят кошки, обступившие своего больного собрата, отходящего от тяжелого приступа, уже вылизанного, успокоившегося, показалось, даже улыбающегося. Но это, пожалуй, чересчур. Вообще-то, нам неплохо бы иногда брать пример с тех, кто понимает ценность жизни, даже если не может высказаться об этом. Но я понимяу».
Она знала массу историй. Они были раскрашены в невероятные краски, при этом в них не было ни одного фальшивого штриха. Именно поэтому в ее рассказах можно было почувствовать настоящую историю нашего города, страны. «Эстрадку на углу улиц Спартака (ныне проспекта Ленина) и Красной, спектакли артистов-кукольников, дававшиеся на ней, мы чем-то особенным не считали, — вспоминала свое челябинское детство Ирина Моргулес. — Детский парк был для нас просто продолжением дворов, а как сейчас сказали бы — обжитым пространством. В читалке — гранитном сооружении с черной скульптурой Ленина, давали полистать детские книжки, а тем, кто уже умел читать, можно было засиживаться за книжками. В жару все купались в круглом фонтане, где из воды выходил богатырь. Посреди парка мрачная громада пустующей полуразрушенной церкви, не только органа еще не было, но и появившегося когда-то позже планетария. Мы пробирались туда через дыры в стенах, все там облазили: видели росписи с выбитыми глазами…»
И, конечно, как никто другой в Челябинске, она понимала театр. Она жила им с самого детства до самых последних дней. Жила с того самого момента, когда в послевоенном городе откуда-то занесенная оперная труппа давала «Паяцев» Леонкавалло. «Смейся, пая-ац, над разбитой любовью! Смейся и плачь…» Я заплакала. Тоненько, громко — на весь зал. Но тут все встали, похлопали в ладоши и быстро пошли к выходу»… С этих слез все и началось…
Прощайте, Ирина Израилевна.
P.S. «Мы недоброжелательны друг к другу, небрежны, а зачастую просто грубы, агрессивны… Ничего нового я не открываю, это каждый в меру собственной тонкокожести чувствует. Мы обижаем, нас обижают… А теперь представьте, что завтра случится то, что надолго, а возможно, навсегда разлучит нас с родными, любимыми или даже посторонними, но без которых жизнь теряет осмысленность. И тогда начинается то, что известно всем — кому-то по литературе, кому-то по воспоминаниям друзей и близких и, не исключено, по уже пережитым чувствам. Подтверждается народная мудрость: «Имеем — не храним, потеряем — плачем». Сожаления, что остались невысказанными слова любви, вполне заслуженные ушедшими, несвершенными добрые поступки, которые могли бы сделать жизнь легче и радостней… Ну почему, почему?» (Ирина Моргулес).
Поделиться
