Кто в Челябинске помогает артистам перевоплотиться

Выйти на сцену — и попасть в другой мир, сжиться с ролью, стать частью пьесы — все это возможно благодаря работе художника. Елена Хохлович, художник-постановщик челябинского молодежного театра, рассказала о том, как она воплощает замыслы режиссера в жизнь и создает для артиста особую атмосферу.

 — Театр стал частью моей жизни давно — еще в юности я занималась в мим-студии, мечтала стать мимессой. При этом рисовать начала раньше, чем говорить — сколько себя помню, всегда в руках держала кисть. Художник — это натура, им рождаются. Страсть к театру — тоже часть характера. У меня все это гармонично соединилось — я стала художником в театре. И если говорить о мимах — то в какой то степени моя работа схожа с их работой. Ведь главная особенность мима — молчаливое воплощение своего внутреннего творческого потенциала — присуща и моей профессии. Помимо этого я училась в художественном училище, потом еще отучилась на художника-модельера. В итоге сложилось так, что моя профессия объединила эти направления. В театре я и костюмы делаю, и рисую, и декорации разрабатываю.

Первый мой знаковый спектакль — это «Золотой ключик». Я тогда только начинала работать, и приехал Юрий Жигульский — режиссер из московского театра. Было так страшно! Я боялась не справиться, боялась спрашивать. И столько костюмов нужно было сделать — как я справлюсь? Тем более, работать с таким мэтром, как Жигульский… Мне помогло то, что я помимо работы делала рисунки для детских книжек, опыт какой-никакой был. Плюс до сих пор одно из моих хобби — делать куклы. Это как бы соединение пространства и живописи. Многие куклы мы даже потом использовали в постановках.

То, что видит зритель в театре, начинается с вдохновения. Сначала я обязательно перечитываю произведение в оригинале. Потом мы с режиссером садимся, читаем пьесу, разговариваем. Начинают падать семена, зарождаются первые идеи. После этого я закрываюсь в мастерской и рисую будущий спектакль. Все — начиная от мельчайших деталей на сцене, заканчивая гримом артиста. Я создаю эскиз, делаю мини-макет спектакля, продумываю обстановку — кто где встанет, где что будет лежать, какие будут костюмы у артистов…

После того, как макет готов, происходит «приемка». Тут присутствует главный режиссер, директор, начальники цехов. Они оценивают мою работу и утверждают макет. А потом — на старт! Начинается кипучая деятельность. Каждому мы раздаем задания: бутафорский цех делает реквизит, «пошивка» готовит костюмы. В среднем на подготовку одного спектакля уходит два месяца.

Когда рисую, то стараюсь много с артистами не общаться. Их пожелания учитывать можно, но не всегда нужно. Главное — чтобы не сбили с толку, чтобы с самого начала до конца пронести свою задумку и воплотить ее. У каждого свое мнение, а за спектакль то я отвечаю. Даже не смотрю, как эти пьесы ставили до меня. Зачем? Так можно все «передрать» у других, кому только такая пьеса потом нужна? У любого художника должно быть желание стать первым — это нормальный творческий эгоизм.

Когда я работала над спектаклем «Собачье сердце», было очень сложно и очень интересно. Я все думала — как сделать образ собаки? Не хотелось мне никаких меховых костюмов, чувствовала, что не в этом главный посыл пьесы. Я тогда просто подумала — кто он такой, этот Шариков? В итоге мы сделали свой собственный костюм, который на вид чем то походил на одежду бомжа. Но зато когда артист его одел и стал играть — мы все увидели, что зритель верит! Когда делаешь просто собаку — это не срабатывает. Я видела потом в других спектаклях подобные меховые костюмы — был в душе какой то диссонанс. Потому что идея не в оболочке, а в чем то внутреннем, и моя задача не «закрыть» артиста, а наоборот — вытащить из него то самое, что позволит ему перевоплотиться.

Я смотрю все репетиции. Бывает, что приходится что то срочно менять в последний момент. Ведь одно дело — в макете смотреть, и совсем другое — когда это все собирается. Это каждый раз что то новое, непривычное — другие декорации, костюмы… Но все-таки высший пилотаж — это если все остается таким же, как в макете. Маленький и большой мир, один — проекция другого…

В моей работе доминирует условность. Есть пьеса — и это не что то конкретное. Бутафорский цех ее воплощает так, как я представляю, и как он может. Сейчас, конечно, стало легче работать. Например, рисовать декорации — это уже прошлый век. В основном теперь мы увеличиваем маленький рисунок и отдаем его в печать — делаем баннеры. Или делаем печать на ткани — по тому же принципу, что и на футболках делают рисунки. Это дает художнику новые возможности проявить фантазию.

От меня, по сути, зависит половина успеха всего спектакля — сумеет артист перевоплотиться, надеть на себя костюм — и не просто быть человеком в сценическом образе, а именно тем героем, которого он играет, — или нет. Я всегда чувствую ответственность за каждый спектакль.