Звук лопнувшей струны

— Дорогой многоуважаемый Антон Павлович! Приветствую твое существование, которое вот уже более ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости; твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания.

Этот знаменитый монолог Гаева обращен, понятно, не к Антону Павловичу Чехову, а к книжному «многоуважаемому шкафу», которому сто лет стукнуло — «можно было бы юбилей отпраздновать».

По этой блестящей чеховской пародии на суесловие юбилейных торжеств можно судить, как писатель этого не принимал.

Поскольку премьера пьесы «Вишневый сад», в которой звучит монолог, состоялась за полгода до смерти писателя, можно предположить, что это еще и самозащита человека, долго и тяжело болевшего, от последующих вслед за его кончиной словесных потоков по поводу его жизни, творчества…

Он боялся превратиться в «многоуважаемый шкаф» — классика, которому раз и навсегда назначено место на определенной полке и дана окончательная оценка: поддерживал «веру в лучшее будущее» и воспитывал «идею добра и общественного самосознания».

Сейчас те, кто считает произведения классика частью своей жизни, отмечают 150-летие со дня рождения писателя. Хотела автоматически написать «весь мир» или хотя бы «вся страна», но вовремя замешкалась: так ли это?

Да, большинство каналов телевидения подготовило и предлагают зрителям передачи о Чехове, фильмы, снятые по его произведениям, записи лучших театральных спектаклей, старых и недавно поставленных… Лучшая подборка, судя по телеанонсам, ожидается на канале «Культура» или, как он теперь называется, «Россия К». Но его смотрят, по данным рейтинга, только три процента телезрителей…

Да, будет ряд научных конференций, посвященных анализу творчества писателя, выставок в библиотеках, театральных фестивалей и так далее…

Но вызовет ли это у людей желание открыть томик Чехова и что-нибудь перечитать? Не знаю.

Хотя весомое событие предстоит. В прессе появилось сообщение, что принято решение об издании 35-томного собрания сочинений Чехова. Над изданием взял шефство глава Совета Федерации Сергей Миронов. Если это будет солидно подготовленное академическое издание, это, конечно, станет серьезным научным событием, большим вкладом нашего времени в чеховедение.

До массового читателя издание наверняка не дойдет. Можете представить, сколько будут стоить 35 томов? Вы сможете позволить себе такую покупку? Я — нет.

Очень хочется, чтобы Чехов был у всех, но не для украшения интерьера на полках «многоуважаемых шкафов», а для того, чтобы помогать понимать жизнь, чувствовать ее. В том, что написал человек, так рано умерший — в сорок четыре года, каждый может найти то, что написано именно для него.

Мне ближе всего драматургия, его пьесы, написанные в последние годы жизни. Они пришлись на грань ХIХ и ХХ веков, годы, такие же роковые, как грань ХХ и ХХI веков, пришедшуюся на нашу жизнь. Тоже смена ценностей, смутные предчувствия коренных перемен, растерянность перед новыми реалиями. И — последующая смена государственного строя.

В 1992 году мне довелось быть на первом и единственном конкурсе российских бизнесменов. В репортаж я включила четыре отрывка из монологов Лопахина. Чеховский текст ложился на происходящее один к одному. Гении потому и гении, что наделены даром чутья и предчувствия. На грани веков, всего десять лет назад перейденной нами, гения чеховского масштаба, как мне представляется, не появилось.

Между нашим временем и чеховским пролег двадцатый век. Каким он был, мы знаем. Что несет двадцать первый, неясно. А ведь чеховские герои из другой его пьесы «Три сестры» в отчаянии заклинали «Если бы знать!».

Может быть, именно поэтому театры неустанно ставят Чехова? Его драматургия, словно ствол генеалогического древа, от которого отходят ветви, создающие крону, местами пышную или хилую — уж какому времени как повезет. Но сам-то ствол всегда выручит, сохранит жизненные соки.

Чехова ставили, ставят и будут ставить всегда. Он хорош в традиционном прочтении и способен вынести любой эксперимент, лишь бы сохранялось главное в этой драматургии: тонкое понимание человеческой сущности и умение выразить ее.

Человечеству удалось создать великолепную разнообразную драматургию. В ней, как бы я ни любила многое из остального, вижу два пика: Шекспир и Чехов, круто реформировавших, может быть сами того не осознавая, мировой театр.

Они совершенно разные, но! Помните, как заканчивается последняя, предсмертная пьеса Антона Павловича «Вишневый сад»?

«Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву».

Вам не напоминает это «времен связующую нить», которая оборвалась в «Гамлете»? И — «дальше — тишина»...

Я посмотрела на своем веку множество спектаклей по пьесам Чехова, потому что хотела этого. В столичных и питерских театрах, у гастролеров, и местных — на челябинских сценах. Среди них были великие постановки и просто добротные работы, были и провальные. Но в каждой было что-то, вызывавшее волнение.

В Челябинске чеховские пьесы хоть на одной какой-то сцене были всегда. Народная артистка РСФСР Анастасия Спиридоновна Лескова, переигравшая, пожалуй, все лучшие женские роли мирового репертуара, считала себя, прежде всего, чеховской актрисой. Те, кто видел ее в роли Маши из «Трех сестер», говорили о филигранной игре. Но я опоздала стать зрителем к тому времени. Жаль.

Я помню блестящую постановку Игоря Перепелкина «Иванов» с Николаем Ларионовым в заглавной роли, Тамарой Малухиной — Саррой, Валентиной Качуриной — Сашей, Владимиром Коноплянским — Шабельским, Владимиром Чечеткиным — Лебедевым, Александром Мезенцевым — Львовым, Борисом Петровым — Боркиным… И — в сценографии Владимира Туркина.

Наум Юрьевич Орлов поставил перед возглавляемым им драматическим театром задачу — поставить все пьесы Чехова. Из этого проекта мне наиболее интересным показался «Дядя Ваня», и особенно Леонард Варфоломеев — профессор Серебряков: такая боль, такая своя правда были у этого заедающего чужой век человека…

Новых чеховских постановок после ухода из жизни Наума Орлова в нашей академической драме не было. А сейчас я не уверена, что это возможно.

Почему? Похоже, как говаривал Фирс из того же «Вишневого сада», «Способ забыли. Никто не помнит».

И хотя в юбилейные дни Чехова на афише здесь нет, но известно, что готовится к постановке спектакль по его рассказам «Господа обыватели». Будем ждать.

Была яркая постановка водевилей у Виктории Мещаниновой в Камерном театре, хороша была Ольга Телякова в тех же водевилях, но в театре юных зрителей… Запомнился в ТЮЗе спектакль «Черный монах» Олега Хапова со сценографией Татьяны Сельвинской.

Была просто великолепная «Чайка» в златоустовском «Омнибусе» режиссера Бориса Горбачевского.

В минувшем году появились две чеховские премьеры: довольно милые водевили, вышедшие в ТЮЗе под названием «Хотите быть моей женой?» в постановке Вячеслава Харюшина, и «Чайка» Алексея Янковского в Камерном, спектакль, о котором хочется спорить, но безусловно яркий.

Пора остановиться, иначе и у меня появится что-то, напоминающее по стилю «многоуважаемый шкаф». А Чехов был высокий (1 метр 86 см) человек, красивый, много работавший, деливший свое время на врачебную практику и литературу, способный на настоящий подвиг (поездку на Сахалин хотя бы), сам себя сделавший, ироничный, и такой талантливый, что ни в одни рамки не вмещается.