«В мире тотального обмана». Режиссер Камерного театра Олег Хапов о судьбе современных героев
24 Октября 2017
Фото: Вячеслав Шишкоедов
Пьеса диссидента, драматурга Михаила Хейфеца «Спасти камер-юнкера Пушкина» — это история своеобразных «взаимоотношений» Михаила Питунина, простого советского человека, пережившего перестройку и 90‑е, и Александра Пушкина. Это если на поверхности.
Если глубже, то это история о выборе. Что делать — бросить вызов не устраивающей тебя действительности или пойти на компромисс и отступить? Пушкин в пьесе Хейфеца становится для Питунина неким «ключом» к самосознанию, помогает стать личностью и остаться ею несмотря ни на что. О чем получился спектакль и почему именно этот материал заинтересовал режиссера Камерного театра Олега Хапова, мы спросили самого́ автора постановки.
Выход героя
— Вы любите Пушкина?
— Это не мой любимый поэт. Мне больше нравится Бродский.
— Вы первый раз работаете с драматургией Михаила Хейфеца. Почему выбрали именно эту пьесу?
— Помимо какого‑то биографического сходства между мной и главным персонажем, меня зацепила эта история как попытка отрефлексировать себя и свое время. Мне кажется, главная наша проблема в том, что мы до сих пор не осознали тот мощнейший переход, который произошел после распада Советского Союза. И если в 1991 году у меня была хотя бы иллюзия, что я понимаю и принимаю то, что происходит, то сейчас я совершенно не понимаю, где мы оказались и куда двигаемся. И причина этого непонимания, на мой взгляд, заложена именно в «совке». Человек попадал в колею, когда за него думали другие, и шел. Крайне малому количеству людей удавалось вырваться. Ощущение, что от тебя ничего не зависит, настолько в нашей крови и плоти, в базовой конструкции нашей личности, что, видимо, сегодня мы с трудом воспринимаем, анализируем и принимаем в себе те изменения, которые происходят.
Мне показалось, что история, которая произошла с Питуниным, про это. Это история о самосознании, о пути к себе, своему достоинству, самоуважению. История становления человека, ответственного за свою жизнь. Но когда он это понимает, то погибает. И, как мне кажется, сегодня это единственный выход героя.
— Уйти?
— Погибнуть. Я действительно считаю, что время сейчас такое. Судьба того же Немцова это доказывает. Либо ты примиряешься с действительностью и проигрываешь, либо борешься, но погибаешь. И это тупик. Меня это очень заботит. Не столько в своей судьбе, потому что я, человек поживший, и не совсем понимаю, как мне менять себя и мир вокруг. Я за своих детей волнуюсь, потому что мне хочется, чтобы они жили в мире, который для них, а не они для него.
Мне бы хотелось, чтобы у нас было сообщество ответственных, сотрудничающих друг с другом людей. Мне показалось, что Питунин к этому стремится. Он делает выбор и вырывается из сети определенности и предопределенности. Хотя это огромная работа, для которой государство должно создать условия, а не препятствовать. У нас же обратная ситуация — быдлитизация страны, агрессия. Людям внушают, что кругом враги, а мы — белые и пушистые, «скрепоносные» и православные, стоим посреди разоренного двора, и виноваты все, кто вокруг. Я с этим не могу согласиться. Эта пьеса позволяет мне сделать такое высказывание.
— То есть Питунин, по-вашему, проходит путь становления и погибает, потому что по-другому сейчас нельзя? Правильно я поняла?
— Да. В этом, вообще‑то, проблема развития истории. Хотя я не силен по части ее законов. Но у меня ощущение, что без жертвы не получается изменить осознание людей. Христос, Ходжа Насреддин, Будда были, по моим представлениям, реальными людьми, просветленными, несшими какую‑то свою правду. Просто кто‑то сделал из них удобные для себя мифы. Заметьте — через жертву. И очень много людей после этого развернулись в их сторону, потому что встреча со смертью для человека — самая мощная, развивающая, сдвигающая ситуация.
Поиск и осмысление
— Что‑то еще может изменить сознание общества?
— Мы живем в мире тотального обмана. И меня от этого воротит. Внутри каждого из нас заложена какая‑то божественная правда. Интуитивно мы чувствуем, где нас обманывают, а где нет. Но терпим: да, обманывают, но есть же товары, продукты, работу пока не отняли — и нормально. Хотя сегодня уже все больше «отпадает»…
В общем, эта пьеса для меня не столько про Пушкина, не столько про историю его дуэли, сколько про нас. И в образе Питунина я вижу, с одной стороны, какую‑то часть себя, а с другой — обобщенный образ жителя РФ, который, потеряв все, приходит к своему достоинству. Но это также история гибели этого человеческого достоинства. Вот об этом я пытался сделать спектакль.
— Спектакль «Ты меня любишь, Соня Кривая?», который вы поставили для фестиваля современного искусства «Дебаркадер» по пьесе Константина Рубинского и Полины Бабушкиной, тоже об этом?
— Там другая история — о поиске героя. И она достаточно плакатная, лобовая. Выкрик площадной. Так называемая современная драматургия… Спектакль заявлен как вербатим. Но вербатим предполагает раскрытие, исповедь героев. А какая может быть исповедь от современного депутата? Я не знаю. Настолько душа — потемки. Или какая может быть исповедь от современной молодежи, которая совершенно не рефлексирует? У Хейфеца все-таки есть попытка осмысления… А вообще, сравниваешь себя с теми людьми — с Пушкиным, Соней Кривой — и понимаешь, как ты мелок, ничтожен… До боли стыдно.
Выход героя
— Вы любите Пушкина?
— Это не мой любимый поэт. Мне больше нравится Бродский.
— Вы первый раз работаете с драматургией Михаила Хейфеца. Почему выбрали именно эту пьесу?
— Помимо какого‑то биографического сходства между мной и главным персонажем, меня зацепила эта история как попытка отрефлексировать себя и свое время. Мне кажется, главная наша проблема в том, что мы до сих пор не осознали тот мощнейший переход, который произошел после распада Советского Союза. И если в 1991 году у меня была хотя бы иллюзия, что я понимаю и принимаю то, что происходит, то сейчас я совершенно не понимаю, где мы оказались и куда двигаемся. И причина этого непонимания, на мой взгляд, заложена именно в «совке». Человек попадал в колею, когда за него думали другие, и шел. Крайне малому количеству людей удавалось вырваться. Ощущение, что от тебя ничего не зависит, настолько в нашей крови и плоти, в базовой конструкции нашей личности, что, видимо, сегодня мы с трудом воспринимаем, анализируем и принимаем в себе те изменения, которые происходят.
Мне показалось, что история, которая произошла с Питуниным, про это. Это история о самосознании, о пути к себе, своему достоинству, самоуважению. История становления человека, ответственного за свою жизнь. Но когда он это понимает, то погибает. И, как мне кажется, сегодня это единственный выход героя.
— Уйти?
— Погибнуть. Я действительно считаю, что время сейчас такое. Судьба того же Немцова это доказывает. Либо ты примиряешься с действительностью и проигрываешь, либо борешься, но погибаешь. И это тупик. Меня это очень заботит. Не столько в своей судьбе, потому что я, человек поживший, и не совсем понимаю, как мне менять себя и мир вокруг. Я за своих детей волнуюсь, потому что мне хочется, чтобы они жили в мире, который для них, а не они для него.
Мне бы хотелось, чтобы у нас было сообщество ответственных, сотрудничающих друг с другом людей. Мне показалось, что Питунин к этому стремится. Он делает выбор и вырывается из сети определенности и предопределенности. Хотя это огромная работа, для которой государство должно создать условия, а не препятствовать. У нас же обратная ситуация — быдлитизация страны, агрессия. Людям внушают, что кругом враги, а мы — белые и пушистые, «скрепоносные» и православные, стоим посреди разоренного двора, и виноваты все, кто вокруг. Я с этим не могу согласиться. Эта пьеса позволяет мне сделать такое высказывание.
— То есть Питунин, по-вашему, проходит путь становления и погибает, потому что по-другому сейчас нельзя? Правильно я поняла?
— Да. В этом, вообще‑то, проблема развития истории. Хотя я не силен по части ее законов. Но у меня ощущение, что без жертвы не получается изменить осознание людей. Христос, Ходжа Насреддин, Будда были, по моим представлениям, реальными людьми, просветленными, несшими какую‑то свою правду. Просто кто‑то сделал из них удобные для себя мифы. Заметьте — через жертву. И очень много людей после этого развернулись в их сторону, потому что встреча со смертью для человека — самая мощная, развивающая, сдвигающая ситуация.
Поиск и осмысление
— Что‑то еще может изменить сознание общества?
— Мы живем в мире тотального обмана. И меня от этого воротит. Внутри каждого из нас заложена какая‑то божественная правда. Интуитивно мы чувствуем, где нас обманывают, а где нет. Но терпим: да, обманывают, но есть же товары, продукты, работу пока не отняли — и нормально. Хотя сегодня уже все больше «отпадает»…
В общем, эта пьеса для меня не столько про Пушкина, не столько про историю его дуэли, сколько про нас. И в образе Питунина я вижу, с одной стороны, какую‑то часть себя, а с другой — обобщенный образ жителя РФ, который, потеряв все, приходит к своему достоинству. Но это также история гибели этого человеческого достоинства. Вот об этом я пытался сделать спектакль.
— Спектакль «Ты меня любишь, Соня Кривая?», который вы поставили для фестиваля современного искусства «Дебаркадер» по пьесе Константина Рубинского и Полины Бабушкиной, тоже об этом?
— Там другая история — о поиске героя. И она достаточно плакатная, лобовая. Выкрик площадной. Так называемая современная драматургия… Спектакль заявлен как вербатим. Но вербатим предполагает раскрытие, исповедь героев. А какая может быть исповедь от современного депутата? Я не знаю. Настолько душа — потемки. Или какая может быть исповедь от современной молодежи, которая совершенно не рефлексирует? У Хейфеца все-таки есть попытка осмысления… А вообще, сравниваешь себя с теми людьми — с Пушкиным, Соней Кривой — и понимаешь, как ты мелок, ничтожен… До боли стыдно.
Поделиться
