Метод жизни Пискунова. О новых технологиях кардиологии

Какие они, для чего применяются и насколько эффективны в лечении сердечных недугов — на эти и другие вопросы ответил Сергей Пискунов, заведующий отделением рентгенохирургических методов диагностики и лечения ФЦССХ МЗ РФ.

— Сергей Анатольевич, какими методами занимается ваше отделение? Для чего они применяются и насколько эффективны?

— Чтобы добраться до нужного места, кардиохирургам нужно разрезать кожу, распилить грудину, добраться до сердца. Это большая травма и кровопотеря. А рентгенохирурги работают непосредственно в точке проблемы: расширяем суженное место (стенозы), сужаем, не даем лопнуть слишком расширенному (аневризмы), штопаем лишние дырки (фистулы) и так далее. Если травмируем, то самый минимальный участок кожи и сосуда, чтобы ввести инструментарий в организм. После этого человеку не требуется многонедельная реабилитация, он не выпадает из привычного образа жизни, у него ничего не болит.

Эндоваскулярные (внутрисосудистые) вмешательства развиваются колоссальными темпами. Толчок к их возникновению дали кардиохирурги. Чтобы обойти суженные места в сердечных сосудах, им потребовалась рентгеновская киносъемка. Так появилась ангиография — очень сложные аппараты, которые позволяли разглядеть все анатомические особенности сосудов, проложить обходные пути для шунтов и восстановить нормальное кровоснабжение сердца. Затем появился инструмент, который давал возможность вполне успешно воздействовать на эти суженные места. Сначала только прямые участки сосудов и большого диаметра, потом все меньшего и уже с раздвоениями. Теперь добраться и до самых неприступных мест, например, до начала левой сердечной артерии, и починить — рутинное дело.



— Если так пойдет, не кажется ли вам, что «большая хирургия» скоро будет и не нужна?

— Всё меняется стремительно, и «большая», как вы говорите, кардиохирургия тоже. Теперь при накладывании шунта можно использовать микрохирургическую технику. Забирать материал для шунтов эндоскопически уже обыденность. Но есть ситуации, когда для больного предпочтительнее механический протез, который можно вшить только открытым способом. Текущий прогноз будет лучше, меньше повторных операций (каждые не 5-7 лет, а через 15-20). Разница же есть? Поэтому большая хирургия никуда не денется: замена где-то, может, и произойдет, но не во всем.

— Недавно мы писали о девочке, от которой все отказались, а вы успешно справились. В чем суть метода?

— Он называется «ретроградное закрытие парапротезных фистул без создания артериовенозной петли». Другими словами, лишнее отверстие рядом с протезом митрального клапана закрывается через прокол артерии с продвижением инструмента против тока крови. Это отверстие опасно и приводит к перегрузкам и необратимым изменениям сердечной мышцы, вплоть до пересадки этого органа. Примерно в 3-5 % случаев они возникают рядом с пришитым клапаном по самым разным и вполне объективным причинам. Маленькие дырочки, которые особо не влияют на дальнейшую деятельность клапана и сердца, возникают еще чаще, в каждом четвертом случае. В случае с аортальным клапаном закрыть такую проблему технически легче, а вот с митральным гораздо сложнее. Он расположен между левым желудочком и левым предсердием, добраться до него труднее. Я нашел способ, как находить и закрывать эти отверстия без всяких дополнительных уколов, травм и рисков через артерию (в ноге или руке). При этом не производится никаких дополнительных проколов самого сердца.



— Сколько пациентов вы уже прооперировали таким способом?

— Пациентов около 60, а отверстий — 69: иногда у одного пациента закрывали и не по одному. Семь было таких же сложных, как в том случае, о котором вы упоминаете, когда фистула возникла при двух протезированных клапанах на митральном. Для мировой статистики это очень хороший показатель, в среднем там выполняют полтора таких вмешательства в год, а мы — от 7 до 12(!), а для России — просто рекордный. Отправляют к нам своих пациентов врачи от Хабаровска до Калининграда, чаще всех Екатеринбург. Даже московские академики мне присылают своих пациентов.

— Откуда в вас столько инженерного мышления?

— Тут все очень просто: мама — металловед, папа был специалистом по нагревательным печам и доцентом на кафедре теплоэнергетики в ЧПИ, при этом постоянно что-то творил дома руками. Моторная лодка самодельная была, и швертбот, и виндсерфинг, и мы в этом участвовали с братом. Знали, что титан сверлить на больших оборотах нельзя, так что по этой части у нас был полный ажур. А в медицину нас подвигло такое житейское наблюдение, что там мало людей, которые разбираются в технологии работы руками. И мы туда с братом пошли и пригодились, я считаю.

Когда я начинал работать, многие инструменты делал сам. Сейчас такой нужды нет. Все миниатюризировалось, стало гораздо гибче, проходимее, пролазучее. По средам в операционных была генеральная уборка, и мы садились за рукоделие: скальпель, спиртовка, дырокол, и сами формировали кончик трубочки (катетера), раструб для гайки. У нас были бухты рентгеноконтрастной трубки разного диаметра. Мы ее резали на нужную длину, собирали в комплект с краником. Весь мир этим занимался довольно долго, так и создавался наш первый инструментарий.



— Из физики известно, что рентгеновские лучи не так безобидны. Как соблюдаете меры безопасности?

— В медицине осталось всего две категории специалистов, которые действительно пока получают довольно ощутимую дозу облучения, работая в сфере ионизирующего излучения, мы и аритмологи. Обычная рентгенология уже не сталкивается с этим. В индивидуальной защите мы перешли на раздельные фартуки, отдельно «юбка» и жилет. Это гораздо легче, чем целый день носить на плечах в зависимости от размера одежды 7-10 килограммов свинца. Но гораздо хуже то, что это совершенно не дышит, и с этим не справиться. Стыдно сказать, но иногда после операции, особенно долгой и сложной, приходится нижнее белье сушить на батарее.

— Тогда почему, несмотря на все сложности и трудности, выбрали именно рентгенохирургию?

— Начну с того, что совершенно об этом не жалею. А во-вторых, как это ни странно прозвучит, я отличался очень плохой общительностью в свои 20 лет и совершенно спокойно ушел в рентгенологию: смотришь снимок, изучаешь историю болезни, анализы и с пациентом почти не общаешься. Потом в областной больнице появилась вакансия специалиста по ангиографическим исследованиям, и мы переехали из Карабаша в Челябинск вместе с женой. Поскольку мой брат там достаточно давно обосновался, то он туда и сосватал — уговорил, подходящей литературой снабдил. Потом на два месяца я поехал на специализацию в Москву. Меня это увлекло и захватило, и с пациентами стало легче общаться.




— Как складывается ваш рабочий день?

— Очень много позиций в нашем деле связано с тем, что медицина все-таки не совсем наука. И запланировать, как на заводе, выпуск какой-то детали, увы, при всем желании не получится. Больной на столе в восемь часов. Но, несмотря на наличие плана и полного обследования, он может преподнести сюрпризы. Да и появиться вне плана запросто!

— Ваши дочери пошли в медицину тоже из-за вас?

— Никаких особых усилий мы с женой не прилагали, все было абсолютно органично. Когда меня вызывали по дежурству в областную больницу, то старшая дочь с удовольствием ездила со мной. Бабушки на лавочке в курсе: что, папа опять на работу с собой таскал? Три года она проработала рентгенохирургом, а теперь стала специалистом по КТ, и очень хорошим. С удовольствием консультируюсь у нее по поводу больных.

— Говорите дома о работе или это табу?



— Обязательно! Это неотъемлемая часть жизни, которая помогает. Из комичного. Жена — терапевт и прекрасно знает, чем занимаюсь. Как-то задержался на работе часов до восьми. Спрашивает: почему? Говорю: две реканализации. А она возмущается: какие двери, какая канализация? Речь шла о восстановлении проходимости сердечных артерий, но получилось смешно, как будто я застрял в больнице по хозяйственной части.

— Что вам придает сил, наполняет энергией?

— Многое. Дома есть инвентарь всех видов: и ролики, и ракетки для бадминтона, и горные лыжи, и две собаки для прогулок в парке. Так что с этим все в порядке. Все используется активно, моя задача только поддерживать в рабочем состоянии.

— Что бы вы пожелали себе?

— Меня все устраивает! (Улыбается.)