«Машина времени»: о себе, о музыке, о… журналистике
11 Сентября 2008
На антивоенный фестиваль в Казани легендарная группа «Машина времени» приехала в полном составе. Не использовать возможность пообщаться с «машинистами» было бы преступно. На большинство вопросов отвечал Андрей Макаревич, с усмешкой заметив, что «ребята вечно спихивают на меня всю самую неприятную работу».
Татьяна Стефанив
На антивоенный фестиваль в Казани легендарная группа «Машина времени» приехала в полном составе. Не использовать возможность пообщаться с «машинистами» было бы преступно. На большинство вопросов отвечал Андрей Макаревич, с усмешкой заметив, что «ребята вечно спихивают на меня всю самую неприятную работу». Кстати, на вопрос, почему общение с прессой стало «неприятной работой», Макаревич ответил весьма подробно. Впрочем, читайте сами.
- Много лет назад юная команда «Машина времени» исполняла песню «Через двадцать лет». Были в ней такие строчки: «Но, сказать по правде, я хотел бы только посмотреть, посмотреть, что будет с нашим миром через 20 лет». Прошло даже больше… Желание сбылось. Какое впечатление от увиденного?
— Того, что происходит сейчас, я, конечно, тогда представить не мог. Настолько прессуется время, настолько увеличивается количество информации вокруг нас, настолько агрессивнее она делается, настолько мы быстрее забываем то, что было вчера. Не было такой вещи, как интернет, например. Мы даже представить себе не могли этого в самом каком-то отвязном фантастическом романе. Я пытался вспомнить, как мы десять лет назад без мобильных телефонов жили. Ведь двушки были в кармане, и договаривались о встречах, и были гораздо более пунктуальными. Потому что если договорился послезавтра встретиться в шесть часов, то уже перезвонить-то неоткуда и некуда, и приходили. А сейчас ты можешь за пять минут позвонить: «Знаешь, у меня кое-что изменилось» — и нормально.
- «Машина времени» чем-то отличается от той, вчерашней?
— «Машина времени» отличается от «Машины времени» вчерашней тем, что она стала на один день старше. Вот и все. Как играли мы без «фанеры», так и сейчас играем. В советские времена ВИА, тогда группы именовали такой дурацкой аббревиатурой, ездили с «чесом» по стране, и играли по три концерта в день, но все игралось живьем. Тогда никто не знал, что такое «фанера». Так что эта история не так давно началась, и я боюсь, что она еще не скоро закончится.
- Некоторые музыканты, как, например, Шевчук, объявляли войну попсе. А вы стали бы объявлять войну «фанере»?
— Вопрос не к музыкантам, а к слушателям. Это они должны объявлять войну, хотя бы тем, чтобы перестать покупать билеты на тех, кто гонит «фанеру». А если человеку все равно — дурят его, или ему играют музыку, значит, он будет обманут.
- Было время, когда «Машина времени» играла практически только на стадионах. Потом музыканты стали выступать в клубном формате. Где играть интереснее?
Андрей Макаревич:
— В маленьком клубе ты видишь лицо каждого человека… Это в кайф. На стадионе совершенно другая энергетика. Эмоции тысяч человек складываются в одну какую-то волну, и ты ее ощущаешь физически… На большой площадке чисто физически приходится больше отдавать… Это разные вещи, и мне нравится и то, и другое. Хотя в камерном, «человеческом» зале чувствуешь себя более комфортно. Хотя бы потому, что дождь не пойдет.
Александр Кутиков:
— Опыт клубной работы очень много дает музыкантам. Когда люди находятся в маленьком клубе, они ближе к тебе. И любая твоя фальшь, я имею в виду эмоциональная, заметна. И ты привыкаешь к тому, что играешь всегда честно. Это очень важно. А на больших концертах проще общаться с такой большой аудиторией.
- Андрей Вадимович, в последнее время вы пишете песни все более камерного звучания, то есть то, что совершенно не свойственно рок-музыке…
— Нужно воспринимать мир адекватно своему возрасту — это, по-моему, совершенно необходимая вещь. То, что органично и естественно для 20-летнего, не вполне органично для 50-летнего. У меня появился семь лет назад Оркестр креольского танго, потому что я почувствовал, что в фактуре этой музыки я себя ощущаю более естественно применительно к своему возрасту и к тому, как я сейчас себя чувствую. Скажем, за «Машиной времени» тянется легендарный шлейф в 39 лет, и пожилые люди, некоторые из которых занимают высокие посты, говорят: «Андрей Вадимович, я вырос на ваших песнях», то Оркестру креольского танго всего семь лет. Я совершенно сознательно играю немодную музыку, при этом я вижу, что залы у нас полные, и я вижу, что у людей, которые в эти залы собираются, на лицах мысль видна. И это для меня очень ценно.
- «Машина времени» довольно часто отказывается от пресс-конференций и от интервью, в частности, и вы, Андрей Вадимович, и Евгений Маргулис… Вас журналисты достали, папарацци и прочее?..
— Я вообще последнее время стараюсь, скажем так, с теми, кто сегодня называется российскими журналистами, общаться как можно реже и по крайней необходимости. Вот у меня раз в полтора года выходит пластинка, и тут я понимаю, что если об этом не напишут, то никто вообще об этом не узнает. Я стискиваю зубы, надеваю улыбку на лицо и с ними разговариваю терпеливо. Вы не заметили, что в последнее время мы живем в каком-то перевернутом мире? Мир этот во многом перевернули СМИ. Мне, например, как человеку из прошлого тысячелетия, интересен музыкант тем, что он сочинил, как он поет, что он записывает. Художник — тем, что он нарисовал. Но об этом молодые журналисты не спрашивают. Это считается неинтересным. Интересным считается: какого цвета у тебя портки, с кем ты только что развелся и с кем поехал отдыхать. Вот эта журналистика мне не нужна, мне не интересно говорить на эти темы. А других вопросов в последнее время не задают… Как ни странно, но в советские времена уровень журналиста был гораздо выше. Сегодня, как правило, приходят какие-то молодые безграмотные люди, которые, начиная фразу, не знают, как ее закончить, и забывают, что было вначале. Тут я, конечно, зверею, потому что хотелось бы, чтобы человек элементарно подготовился, приходя брать интервью. Если сравнить с Западом, там человек, который получает разрешение взять интервью, например, у Мика Джаггера или Пола Маккартни, готовится, читает прессу, слушает песни. У нас приходит и говорит: «Скажите, Николай, а вот…» И как дальше разговаривать?
Александр Кутиков:
— Я в своем блоге ответил на подобный вопрос. Скажем, мне довелось работать в государственном комитете по телевидению и радиовещанию в 70-м… Я был самым юным звукооператором и звукорежиссером в цехе трансляции и нестудийной записи. И был период, когда я очень много ездил в командировки с журналистами того времени. Могу сказать, что интеллект и глубина знаний, и владение профессией тех журналистов и сегодняшних просто несравнимы. Встречаешься с журналистом, начинаешь с ним просто разговаривать и понимаешь, что он не читал и половины из того, что читал я. А я читал в два раза меньше, чем читали те люди. Так о чем говорить? О трусах?
Андрей Макаревич:
— Поэтому я медленно перестаю быть публичным человеком. На экране меня не видно практически, в прессе я появляюсь крайне редко. Но стремительная дебилизация, к сожалению, относится не только к журналистике, но и ко всему нашему обществу. Увы, это происходит на наших глазах.
- Андрей Вадимович, вы долго вели телепередачу «Смак»…
— Старая история. В молодости у меня все время собирались друзья, иные даже жили у меня. Всегда после наших репетиций нужно было… чем-то закусывать, и мне приходилось много фантазировать на кухне. Так и пошло. Я еще подумал, что просто показывать свои рецепты было бы неинтересно, а вот приводить и показывать людей, которых знают и любят,— совсем другое. Такая идея мне показалась забавной.
- Тогда почему забросили ее?
— Меня до сих пор упрекают в том, что я ее отдал Ване Урганту, а я просто устал, мне надоело. Вдруг понял, что мне это больше удовольствия не доставляет, потому что я начинаю повторяться, все краски рано или поздно кончаются. И я понял, что если это сейчас замечаю, завтра это заметят зрители, и этого делать нельзя. Программу было жалко. Из всех окружавших людей Ваня был, на мой взгляд, единственный реальный кандидат на замену, и я очень рад, что он согласился. По-моему, он это делает по-своему, совершенно замечательно, весело.
- Когда выйдет новый студийный альбом «Машины времени»? Со времени выхода последнего, по-моему, прошло уже полтора года…
— Начинаем про это думать. У нас очень много планов, в следующем году исполняется 40 лет команде. И как это не противно, придется что-то делать. Я вот лично эти юбилеи терпеть не могу, но, наверное, те, кто «Машину времени» любит, нам не простят, если мы это никак не отметим. Поэтому задумок очень много. Во-первых, мы на своем сайте вывесили список почти всех наших песен, и хотим, чтобы нам помогли в составлении программы. Там сейчас идет голосование. Через несколько месяцев поглядим, какие приоритеты. А во-вторых, готовятся два трибьюта*. Один — со стороны, скажем, наших известных музыкантов к «Машине времени». А второй — ответный, наш, то есть мы хотим сыграть песни тех команд, которые мы любим. А после этого, я думаю, у нас уже накопится достаточно материала для своего альбома, и тогда мы, утомленные сорокалетием, немножко передохнем и сядем делать новый альбом…
На антивоенный фестиваль в Казани легендарная группа «Машина времени» приехала в полном составе. Не использовать возможность пообщаться с «машинистами» было бы преступно. На большинство вопросов отвечал Андрей Макаревич, с усмешкой заметив, что «ребята вечно спихивают на меня всю самую неприятную работу». Кстати, на вопрос, почему общение с прессой стало «неприятной работой», Макаревич ответил весьма подробно. Впрочем, читайте сами.
- Много лет назад юная команда «Машина времени» исполняла песню «Через двадцать лет». Были в ней такие строчки: «Но, сказать по правде, я хотел бы только посмотреть, посмотреть, что будет с нашим миром через 20 лет». Прошло даже больше… Желание сбылось. Какое впечатление от увиденного?
— Того, что происходит сейчас, я, конечно, тогда представить не мог. Настолько прессуется время, настолько увеличивается количество информации вокруг нас, настолько агрессивнее она делается, настолько мы быстрее забываем то, что было вчера. Не было такой вещи, как интернет, например. Мы даже представить себе не могли этого в самом каком-то отвязном фантастическом романе. Я пытался вспомнить, как мы десять лет назад без мобильных телефонов жили. Ведь двушки были в кармане, и договаривались о встречах, и были гораздо более пунктуальными. Потому что если договорился послезавтра встретиться в шесть часов, то уже перезвонить-то неоткуда и некуда, и приходили. А сейчас ты можешь за пять минут позвонить: «Знаешь, у меня кое-что изменилось» — и нормально.
- «Машина времени» чем-то отличается от той, вчерашней?
— «Машина времени» отличается от «Машины времени» вчерашней тем, что она стала на один день старше. Вот и все. Как играли мы без «фанеры», так и сейчас играем. В советские времена ВИА, тогда группы именовали такой дурацкой аббревиатурой, ездили с «чесом» по стране, и играли по три концерта в день, но все игралось живьем. Тогда никто не знал, что такое «фанера». Так что эта история не так давно началась, и я боюсь, что она еще не скоро закончится.
- Некоторые музыканты, как, например, Шевчук, объявляли войну попсе. А вы стали бы объявлять войну «фанере»?
— Вопрос не к музыкантам, а к слушателям. Это они должны объявлять войну, хотя бы тем, чтобы перестать покупать билеты на тех, кто гонит «фанеру». А если человеку все равно — дурят его, или ему играют музыку, значит, он будет обманут.
- Было время, когда «Машина времени» играла практически только на стадионах. Потом музыканты стали выступать в клубном формате. Где играть интереснее?
Андрей Макаревич:
— В маленьком клубе ты видишь лицо каждого человека… Это в кайф. На стадионе совершенно другая энергетика. Эмоции тысяч человек складываются в одну какую-то волну, и ты ее ощущаешь физически… На большой площадке чисто физически приходится больше отдавать… Это разные вещи, и мне нравится и то, и другое. Хотя в камерном, «человеческом» зале чувствуешь себя более комфортно. Хотя бы потому, что дождь не пойдет.
Александр Кутиков:
— Опыт клубной работы очень много дает музыкантам. Когда люди находятся в маленьком клубе, они ближе к тебе. И любая твоя фальшь, я имею в виду эмоциональная, заметна. И ты привыкаешь к тому, что играешь всегда честно. Это очень важно. А на больших концертах проще общаться с такой большой аудиторией.
- Андрей Вадимович, в последнее время вы пишете песни все более камерного звучания, то есть то, что совершенно не свойственно рок-музыке…
— Нужно воспринимать мир адекватно своему возрасту — это, по-моему, совершенно необходимая вещь. То, что органично и естественно для 20-летнего, не вполне органично для 50-летнего. У меня появился семь лет назад Оркестр креольского танго, потому что я почувствовал, что в фактуре этой музыки я себя ощущаю более естественно применительно к своему возрасту и к тому, как я сейчас себя чувствую. Скажем, за «Машиной времени» тянется легендарный шлейф в 39 лет, и пожилые люди, некоторые из которых занимают высокие посты, говорят: «Андрей Вадимович, я вырос на ваших песнях», то Оркестру креольского танго всего семь лет. Я совершенно сознательно играю немодную музыку, при этом я вижу, что залы у нас полные, и я вижу, что у людей, которые в эти залы собираются, на лицах мысль видна. И это для меня очень ценно.
- «Машина времени» довольно часто отказывается от пресс-конференций и от интервью, в частности, и вы, Андрей Вадимович, и Евгений Маргулис… Вас журналисты достали, папарацци и прочее?..
— Я вообще последнее время стараюсь, скажем так, с теми, кто сегодня называется российскими журналистами, общаться как можно реже и по крайней необходимости. Вот у меня раз в полтора года выходит пластинка, и тут я понимаю, что если об этом не напишут, то никто вообще об этом не узнает. Я стискиваю зубы, надеваю улыбку на лицо и с ними разговариваю терпеливо. Вы не заметили, что в последнее время мы живем в каком-то перевернутом мире? Мир этот во многом перевернули СМИ. Мне, например, как человеку из прошлого тысячелетия, интересен музыкант тем, что он сочинил, как он поет, что он записывает. Художник — тем, что он нарисовал. Но об этом молодые журналисты не спрашивают. Это считается неинтересным. Интересным считается: какого цвета у тебя портки, с кем ты только что развелся и с кем поехал отдыхать. Вот эта журналистика мне не нужна, мне не интересно говорить на эти темы. А других вопросов в последнее время не задают… Как ни странно, но в советские времена уровень журналиста был гораздо выше. Сегодня, как правило, приходят какие-то молодые безграмотные люди, которые, начиная фразу, не знают, как ее закончить, и забывают, что было вначале. Тут я, конечно, зверею, потому что хотелось бы, чтобы человек элементарно подготовился, приходя брать интервью. Если сравнить с Западом, там человек, который получает разрешение взять интервью, например, у Мика Джаггера или Пола Маккартни, готовится, читает прессу, слушает песни. У нас приходит и говорит: «Скажите, Николай, а вот…» И как дальше разговаривать?
Александр Кутиков:
— Я в своем блоге ответил на подобный вопрос. Скажем, мне довелось работать в государственном комитете по телевидению и радиовещанию в 70-м… Я был самым юным звукооператором и звукорежиссером в цехе трансляции и нестудийной записи. И был период, когда я очень много ездил в командировки с журналистами того времени. Могу сказать, что интеллект и глубина знаний, и владение профессией тех журналистов и сегодняшних просто несравнимы. Встречаешься с журналистом, начинаешь с ним просто разговаривать и понимаешь, что он не читал и половины из того, что читал я. А я читал в два раза меньше, чем читали те люди. Так о чем говорить? О трусах?
Андрей Макаревич:
— Поэтому я медленно перестаю быть публичным человеком. На экране меня не видно практически, в прессе я появляюсь крайне редко. Но стремительная дебилизация, к сожалению, относится не только к журналистике, но и ко всему нашему обществу. Увы, это происходит на наших глазах.
- Андрей Вадимович, вы долго вели телепередачу «Смак»…
— Старая история. В молодости у меня все время собирались друзья, иные даже жили у меня. Всегда после наших репетиций нужно было… чем-то закусывать, и мне приходилось много фантазировать на кухне. Так и пошло. Я еще подумал, что просто показывать свои рецепты было бы неинтересно, а вот приводить и показывать людей, которых знают и любят,— совсем другое. Такая идея мне показалась забавной.
- Тогда почему забросили ее?
— Меня до сих пор упрекают в том, что я ее отдал Ване Урганту, а я просто устал, мне надоело. Вдруг понял, что мне это больше удовольствия не доставляет, потому что я начинаю повторяться, все краски рано или поздно кончаются. И я понял, что если это сейчас замечаю, завтра это заметят зрители, и этого делать нельзя. Программу было жалко. Из всех окружавших людей Ваня был, на мой взгляд, единственный реальный кандидат на замену, и я очень рад, что он согласился. По-моему, он это делает по-своему, совершенно замечательно, весело.
- Когда выйдет новый студийный альбом «Машины времени»? Со времени выхода последнего, по-моему, прошло уже полтора года…
— Начинаем про это думать. У нас очень много планов, в следующем году исполняется 40 лет команде. И как это не противно, придется что-то делать. Я вот лично эти юбилеи терпеть не могу, но, наверное, те, кто «Машину времени» любит, нам не простят, если мы это никак не отметим. Поэтому задумок очень много. Во-первых, мы на своем сайте вывесили список почти всех наших песен, и хотим, чтобы нам помогли в составлении программы. Там сейчас идет голосование. Через несколько месяцев поглядим, какие приоритеты. А во-вторых, готовятся два трибьюта*. Один — со стороны, скажем, наших известных музыкантов к «Машине времени». А второй — ответный, наш, то есть мы хотим сыграть песни тех команд, которые мы любим. А после этого, я думаю, у нас уже накопится достаточно материала для своего альбома, и тогда мы, утомленные сорокалетием, немножко передохнем и сядем делать новый альбом…
Поделиться
