Жажда жизни. Аделаида Полуэктова рассказала, что спасало ленинградцев в блокаду

У этого человека было две малые родины — Ленинград и Челябинск, в который она приехала после института. Но была в ее жизни еще и принадлежность к «Блокадному братству», не подчиняющемуся ни законам географии, ни забвению. К сожалению, как и многие блокадники, Аделаида Григорьевна Полуэктова уже ушла из жизни. Но остались ее воспоминания…

Прощание с детством

«Я заканчиваю седьмой класс, — вспоминала Аделаида Григорьевна. — Выпускной вечер. Мы всю ночь ходили по улицам и набережным Ленинграда и прощались… Нет, не с городом, конечно. Прощались с детством. Потому что седьмой класс тогда был переходным. Многие уходили в ремесленные училища, остальные продолжали учиться. Я же собиралась остаться в школе.

Как же был прекрасен Ленинград в белые ночи! Это нужно было видеть! И вдруг через несколько часов объявляют о начавшейся войне.

В отличие от других советских людей мы, ленинградцы, уже знали, что такое война. У нас еще свежи были в памяти недавние события проигранной финской войны. Мы знали, что такое затемнение, как звучит канонада. Но мы еще не знали, КАКОЙ станет эта война…

Прекрасно помню, каким был день 22 июня 1941 года — солнечный, светлый… И вдруг в небе высоко-высоко засверкала серебристая звездочка, которая оказалась немецким самолетом-разведчиком. А наши зенитки все бьют, бьют в эту точку, но не достают самолета…»

В тот же день все мужчины, в том числе и ее старший брат Павел, сразу же пошли в военкомат. А там уже выстроились огромные очереди. Они провожали своих ребят, все плакали.

К их удивлению, Ленинград не бомбили. И эта странная тишина длилась до 8 сентября 1941 года. В тот день начался массированный налет на город. Самолеты шли тучами — одна за другой. Стоял какой-то невероятный гул. Потом ей расскажут, что немецкие самолеты специально были так оборудованы, чтобы производить такие страшные звуки, которые давили на психику.

Взрывы, мертвые тела и разрушенные дома — все эти картины рождали ужас в ее душе. Однажды всех поразил сплошной дым, застилавший чуть ли не треть города. Они гадали: что это могло гореть? Оказалось, что это были Бадаевские склады — стратегический объект, о котором немцы, конечно же, хорошо знали, поскольку это было единственное место, где хранилась большая часть продовольственных запасов Ленинграда. Склады горели несколько дней. Сахар впитался в землю. И уже потом, зимой, когда наступил голод, они ездили на эти склады, собирали там землю, пропитанную сгоревшим сахаром.



Первые смерти

С тех же сентябрьских дней началось стремительное снижение ежедневного пайка. А сам хлеб стал заметно уменьшаться, и люди стали умирать. И в первую очередь мужчины. Умер дядя Аделаиды. К декабрю умерла и тетя. Если дядю они еще успели похоронить за кусок хлеба, то тетю уже нет. Когда нашли ее на улице, обнаружили, что все ее мягкие места были вырезаны…

К ноябрю перестал работать водопровод, затем и канализация. А это значит, что все нечистоты выливались на улицу. К декабрю начались страшные морозы, которые доходили до 40 градусов. Город замерзал весь, без остатка. Люди, истощенные почти до полного изнеможения, падали на улицах. И почти у каждого умирающего последним на устах было слово «хлеб».

У Аделаиды наступила какая-то странная апатия, не хотелось ничего: ни сахара, ни чая сладкого, ни супа. Организм безумно требовал одного — хлеба! Между тем его становилось все меньше, и, наконец, норма для них, иждивенцев, упала до 125 граммов.

Каждый день сжимала она в руках этот драгоценный, почти невесомый кусочек жизни, стараясь спрятать его подальше. Но растянуть на весь день его было невозможно! Некоторые ее знакомые, будучи не в состоянии победить чувство голода, забирали хлеб на несколько дней вперед. А это означало, что они обрекали себя на верную гибель: наступал конец месяца, и они оставались без всего!

От голода почти каждый день умирал кто-нибудь из ее друзей: тихо скончалась подруга Варя, потом угас ее друг, Володя Тихомиров. Вначале умерли его родители, а потом он и сам умер. А потом его объели крысы…

Людей уже и не хоронили. Специально созданные команды ходили по квартирам и выносили умерших на улицу. А уже машины ездили по городу и подбирали эти трупы.

Сколько раз она ходила по Кировскому проспекту! И часто среди архитектурного великолепия вдруг появлялась такая вот полуторка, груженная трупами, как дровами. И только сверху был едва прикрыт брезентом тот страшный груз. А на ветру развевались чьи-то волосы, сваливались голые ноги… Всех этих умерших хоронили в траншеи: персональных могил уже давно не было. Она видела этот кошмар и брела дальше.



Суп из конины

Мама Аделаиды работала в Ленинградском военном округе, который размещался в Петропавловской крепости. Она хорошо запомнила ночь, когда началась страшная бомбежка. Бомбили казематы Петропавловской крепости. Несмотря на ночь и на всю опасность, мама бросилась спасать оставшееся имущество. Они жили в десяти минутах ходьбы от крепости. Всю дорогу она бежала за ней и кричала: «Мама, мама! Мне страшно!» Лучи прожекторов на небе в какой-то неистовой пляске перекрещивались, самолеты бомбили, а в ушах стоял жуткий свист летящих осколков.

Прибежав, они увидели, что каземат, в котором работала мама, весь уничтожен! Стены в три метра толщиной были развалены. В ту ночь были убиты и все лошади. Их тут же разрезали на части. Маме дали кусочек от лошадиной ноги. И они сварили из этого кусочка суп. Боже мой, как же это было вкусно! После этого ей всю жизнь казалось, что лучше конины на свете никакого мяса нет.

В придачу к этому нежданному пайку отважной маме дали как премию и упряжь конскую. Они ее вымачивали, потом тщательно вываривали деготь, которым она была пропитана. После третьего вываривания получался холодец. Правда, дегтем все равно пахло. И запах его она всю жизнь не могла переносить. Но организм-то требовал, и они все равно продолжали жевать...

А еще они делали лепешки. Для этого вымачивали горчицу, и тоже на несколько раз сливали, и на олифе (еще с мирной жизни у них оставалось натуральное масло) они пекли лепешки. Также вымачивали и столярный клей, из которого варили холодец.

Сам хлеб к тому времени давно уже был ненатуральный. В нем были целлюлоза и дуранда. Так называли спрессованные бруски отходов, которые оставались от производства муки. Шли они на корм животным, а в первый год блокады эту дуранду продавали в ленинградских магазинах. Иногда и им удавалось купить по такому бруску. Дома они эту дуранду распаривали в кастрюле, превращая ее в кашу или делая из нее лепешки.



Смерть во время спектакля

Именно в те блокадные дни она посмотрела фильм Герасимова «Маскарад». Его назовут «лебединой песней довоенного «Ленфильма», поскольку съемки завершились за день до начала войны. А в кинотеатрах фильм появился 17 сентября и долго не сходил с экранов.

Должно быть, странно было видеть это со стороны. В холодном зале с обледенелыми батареями и стенами, покрытыми инеем, сидела голодная, окоченевшая девушка и смотрела картину из какой-то, как ей казалось, совершенно фантастической жизни Петербурга XIX столетия. И такими же одержимыми людьми был заполнен весь зал.

В те трагические месяцы многие театры из Ленинграда были эвакуированы, а вот театр оперетты оставался в блокадном городе и продолжал работать. Она вспоминала, как в ноябре на сцене театра состоялась премьера спектакля «Три мушкетера». Постановка была очень жизнерадостная, люди выходили из театра воодушевленные. Кто-то рассказал ей, что во время антракта умер от голода артист хора. Да и потом случаи голодной смерти прямо во время спектакля, оказывается, были не раз. Но зрители этого не видели. И ни один спектакль ни разу в театре не отменили!

«Я вот все думаю, как же ленинградцы смогли вынести весь этот ужас? — уходя в себя, спрашивала Аделаида Григорьевна. — Без света, без воды, без канализации, практически без питания... Да еще и работали при этом! В заводских цехах продолжали выпускать снаряды для фронта. Знаете, мы жили с какой-то ожесточенной жаждой жить! — отвечала она сама себе. — И ни за что не хотели умирать! А такое желание — оно во сто крат выше того, что с нами хотели сотворить немцы. И поэтому они никак не могли нас победить. Сейчас уже ни во что нет никакой веры, а тогда вера в победу для нас была святая…»


Редакция благодарит председателя совета ветеранов ЮУрГУ Надежду Кузьмину и музей «Блокадного братства» школы № 153 за помощь в подготовке материала.