Дневник историка. Семена Сидоренко не сломали ни плен, ни гибель семьи

«Суши сухари!»

Его фантастическая биография напоминает историю Андрея Соколова из фильма «Судьба человека».
Невероятно, но уже в 15 (!) лет он стал коммунистом. И в рядах ВКП(б) прошел не одну «чистку». Однако веру в справедливость и торжество разума не терял никогда.

Семен Анисимович Сидоренко родился в 1905 году в деревне Черниговка Томской губернии. Семья переселенцев из Брянской губернии. С 20 лет работал сельским учителем. Параллельно учился в Омском комвузе. За год до войны окончил истфак Ленинградского госуниверситета и был принят в аспирантуру при кафедре истории СССР.

В один из первых июльских дней 1941 года, вместе с другими аспирантами и студентами его пригласили в партийный комитет ЛГУ.

«Вот что, ребята, — сказали им, — народ вы бывалый, да и винтовку держать умеете. Есть предложение поручить вам формирование партизанского отряда».

Но это были непростые партизаны. Формировался диверсионный отряд особого назначения.
Так, без пяти минут кандидат наук попал в группу, которая действовала в Тосненском районе Ленинградской области в тылу врага.

За год до этого, в 1940, Семен Анисимович перевез в Ленинград свою семью — жену Марину и двоих сыновей, Мишу и Володю — десяти и одиннадцати лет. Перед уходом в отряд он попрощался с семьей. Он был историком. И знал, что могло ожидать его семью в ожидаемой блокаде.

— Суши сухари! — сказал он Марине.

И уже потом, находясь в плену, в лагере, где он скрывал свое отличное знание немецкого языка, ему чудом попались в руки немецкие газеты. Из них‑то он и узнал, что Ленинград действительно находится в блокаде. Для него это было равносильно сообщению о смерти.

В плену

Перед тем, как попасть в плен, он вместе с отрядом находился в прифронтовой полосе. Отсюда были угнаны все советские люди, поэтому университетские партизаны не могли создать постоянной базы и вынуждены были находиться в постоянном движении. Они носили при себе боеприпасы и взрывчатку, вооружение и радиостанцию, медикаменты и продукты. В дождь и непогоду, в снег и мороз партизаны, не разводя костров, согревались на марше. Раненых негде было оставлять и некуда переправлять, а потому их тоже носили с собой.

Воду брали из первых попавшихся источников. Это однажды их и сгубило. Отравленная немцами в колодце вода скосила почти весь отряд.

Через несколько дней он попал в фашистский плен. Осень 1942 года. Северо-запад Германии.

Огромный лагерь, огражденный несколькими рядами колючей проволоки. Над ней возвышаются будки часовых. Даже самим немцам не разрешалось находиться возле проволоки, а в пленных вообще стреляли без предупреждения. Это был распределительный лагерь, в котором военнопленных после тщательной «проверки» направляли на принудительные работы в немецкие частные хозяйства (к бауэрам). Выжить ему помогли не только отличное знание немецкого языка, физическая и духовная крепость, привычка к тяжелому сельскому труду, но и вера, надежда и любовь. Совсем неслучайно после войны, уже в Челябинске, своих дочерей назовет именно так — Вера и Надежда. Ну а уж любовь — она будет во всем — в детях, во внуках, а теперь уже и в правнуках. Но все это будет позднее.
Горький вкус Победы

А пока шла весна 1945 года. Мир праздновал Победу. Но дома в Ленинграде его ждал страшный удар. Блокада не пощадила никого из близких. Вначале от голода умер младший сын Миша, затем жена Марина. Последним умер от голода старший Володя, работавший на заводе. Вот таким горьким был вкус у красного вина Победы!

Совершенно убитый от горя, он ходил по тем самым, до боли знакомым ленинградским улицам, где еще недавно гулял с семьей… Душили слезы. Он не видел смысла жить дальше. Не сразу заметил, что за ним постоянно следует человек — как потом выяснилось, из НКВД. Это было последней каплей. Однажды, стоя на мосту над Мойкой, внезапно пришла мысль покончить с собой. И вдруг этот человек, подойдя ближе, положил руку на плечо отца и тихо сказал: «Не делайте этого». Больше слежки не было…

…Надо было строить жизнь сначала. Он так и озаглавит потом одну из страничек семейного альбома — «Начало новой жизни». По окончании аспирантуры в 1947 году по личной просьбе был направлен в Томский университет. А в 1949 году был переведен в Челябинский пединститут, где и проработал до конца жизни.

В Челябинске он создал и новую семью. Но и тут все было непросто. Формально он оставался еще женат и от него требовали документального подтверждения развода.

— Помилуйте, — отвечал он местным бюрократам, — люди погибли…

Но и это он мужественно преодолел.

В пединституте читал лекции по основному курсу истории СССР. Вскоре стал доктором исторических наук — самым первым в Челябинске! Спустя годы и его младшая дочь — Надежда тоже станет доктором исторических наук. Профессором и доктором истории станет и Сергей Ткачев — муж старшей дочери Веры. Сегодня в ЧГПУ проводятся вечера памяти Сидоренко, учреждена стипендия его имени для студентов-отличников истфака.

Книга в одном экземпляре

В семейном архиве Сидоренко сохранились настоящие реликвии. Полевая сумка английского летчика, сбитого рядом с их лагерем. А в ней — метровая карта. Об этих предметах он напишет в 1960 году в своей книге воспоминаний о войне, фронте, плене и… побеге. Единственный экземпляр напечатанной на машинке книги вручную переплетен самим автором, в предисловии написавшем: «В настоящем повествовании нет ни одного вымышленного факта и фамилии».

«Я считал своим долгом написать об этом, — говорил он. — И начал писать, еще находясь в плену. Да вот не нахожу времени, чтобы переписать свои записи, а кое-что уже и затерялось, многое уже и забывается. А это забывать нельзя».

«Пребывание в плену становилось все более невыносимым… Мы изучали возможность побега. От работы на поле убежать не представляло особого труда. Можно было даже выиграть час-два, пока спохватятся. Но до фронта тысячи километров, нужно пересечь всю Германию (лагерь на северо-западе Германии, у границы с Голландией. — Ред.) Пешком это невозможно. Хорошо бы попасть на маршрутный поезд, отправляющийся на фронт. Двое наших товарищей попытались таким образом бежать. Они сели на площадку, нагруженную сеном, и проехали, закопавшись в сено, несколько суток. Но на одной из станций к этой площадке подошли немцы, и беглецы были обнаружены. Оказывается, их заметил стрелочник, когда они выглядывали из-под сена, и сообщил на станцию. Но маршрутные поезда отправлялись к фронту нерегулярно и не каждый день. Этим товарищам удалось сесть, потому что они работали у железной дороги. Нам в этом отношении было труднее. Надо было выжидать. А где и как? Через батраков Тикена я выяснил, что вся территория разбита на участки, каждый участок закреплен за определенным немцем. В случае побега военнопленного за ним даже не организуется погони, а дается распоряжение в определенном радиусе проверить свои участки, и таким образом беглец обнаруживается. Поэтому убежать было не так просто. И все-таки мы готовились к побегу…

Побег всем лагерем, конечно, немыслим. Нужно подобрать одного-двух товарищей. Самым надежным для этого я считал своего друга Ивана Дятлова. Постепенно мы с ним стали разными путями доставать гражданскую одежду. Больше успеха в этом отношении было у него. Но были и минусы: он почти ничего не видел ночью. Надеялись, что эта "куриная слепота" пройдет. Один наш товарищ подобрал сброшенные или выпавшие нечаянно с англо-американского самолета карты Европы. Они были сделаны не на бумаге, а на каком‑то материале, охватывали всю Западную Европу, и довольно подробные. Эти карты передали мне, и я хранил их у Тикена в сене…»

Встреча на Эльбе

Эти карты, которым уже более 70 лет, прошли пол-Европы: он прятал их в сараях, спаслись они во время англо-американских бомбежек, с ними он проехал на велосипеде всю Германию — с запада на восток. Переправлялся он с ними вплавь в апреле 1945 года через бурную весеннюю Эльбу. Сам автор дневника пишет об этом: «Вот мы на правом берегу Эльбы. Сознание того, что мы, наконец, у своих, кружило голову, пьянило. Не торопясь, ведя велосипеды в руках, отправились мы дальше, вдыхая полной грудью свободный воздух. Навстречу нам шла группа, человек 10 советских бойцов. Вот они уже совсем близко. Грудь их увешана орденами и медалями. Трудно даже сказать, позавидовали мы им или восхищались ими. Скорее, и то, и другое. Это были кавалеристы 24‑го гвардейского полка, прошедшие в боях от Сталинграда до Эльбы. Они по-братски обняли нас, и по русскому обычаю мы расцеловались».