Эхо «красной империи». Книга челябинца о Сталине — в музее в Гори и в библиотеке Фиделя Кастро
19 Октября 2016
Фото: Владлена Шваб
Правда бывает одна. А может ли быть две правды? Или даже три? С нашим героем можно спорить, не соглашаться. Но он очевидец. И у него есть своя орбита, свои суждения. Своя правда.
Досье:
Григорий Иванович Торбеев, коренной уралец. Родился в селе Малково Чебаркульского района в 1937 году. В 1961 году окончил ЧИМЭСХ (ныне Южно-Уральский государственный аграрный университет). С 1989‑го по настоящее время заведует кафедрой «Детали машин» ЮУГАУ, кандидат технических наук, доцент. Опубликовал около 130 научных и методических работ. Член Союза писателей России. Автор серии полемических книг о Сталине и его эпохе.
Хлеб черный, серый, белый…
«Странно, что человек, ставший на путь технаря, взялся за написание исторических опусов» — мысль, которая не выходила из головы, когда я шел на интервью с ним.
На кафедре «Детали машин» все, как и должно быть в современном офисе, на столах — компьютеры. А вот сам он до сих пор пишет по старинке, пользуясь лишь ручкой и бумагой.
— Деревню нашу называли Осетровой мельницей, — рассказывает Григорий Иванович. — Отец и мать имели по два класса церковно-приходской школы. Отец, ровесник века, как и многие деревенские мужики того времени был мастеровой человек — плотник и столяр, кровельщик и мукомол. Неудивительно, что его всюду приглашали, а потом, как водится, угощали. У него была собака преданная и лошадка, которая знала дорогу домой…
В 1941 году отца забрали на фронт. Помню тяжелые проводы. Всюду стоял сплошной плач. И он уже не вернулся, погиб в болотах где‑то под Ленинградом. Нас осталось шесть человек, и что такое война, нам пришлось испытать по полной.
Я был из младших, мне было четыре года, но помню все, и то, что голод был постоянный. Раньше всех весной мы начинали босиком ходить, а осенью позже всех надевали башмачки. Школа в двух километрах от нас была — одна на две деревни. И одна учительница на два класса одновременно. Там я и окончил четыре класса.
Почти каждый день приходили похоронки, и почти в каждом доме — слезы. Но я помню, как люди надеялись на улучшение. И жизнь действительно начинала на глазах улучшаться: снижались цены, отменили хлебные карточки, прекратились жуткие очереди, а сам хлеб был черный, потом серый, потом появился белый.
После седьмого класса я пошел на челябинский завод Серго Орджоникидзе, будущий «Станкомаш». Со мной работали вчерашние фронтовики. Они не любили рассказывать о войне, но видно было, что они знали многое. И мой жизненный опыт складывался из этого окружения. Параллельно учился в вечерней школе. Это и были мои университеты.
Почему я считаю себя советским человеком? И почему советской власти благодарен? Мама с двухклассным образованием воспитывала в одиночку шестерых детей! И все шестеро получили высшее образование! Поэтому никто и никогда меня не разубедит в правильности ТОЙ системы.
Беспартийный большевик
— Интерес к истории был всегда, — признается Григорий Иванович. — Был пионером, комсомольцем, но в парию вступать не стал: видел, что к тому времени в КПСС пришло много бюрократов, которые уже не были большевиками. Я лично всегда себя считал и считаю беспартийным большевиком.
Еще в начале 80-х он и не думал заниматься публицистикой. Но как только перестройка началась, сразу стало понятно, что в стране творится что‑то не то. Сдвинула его с места история с Ельциным, которого вначале воспринимали с восторгом все, и он тоже поддался этому порыву. Но потом во всем начались сбои, которые и заставили его зафиксировать все то важное, что происходит, хотя бы для внуков! Вначале написал статью в «Советскую Россию», в ней шел разговор об актуальной тогда теме — продавать или не продавать землю. С тех пор и подсел на «писательский наркотик».
Вначале были книги самиздатовские — сам переплетал. Первую большую книгу он написал в соавторстве с депутатом Госдумы Петром Свечниковым. Вместе с ним он вступил и в Союз писателей России. Находясь на Кубе, Петр Свечников подарил эту книгу самому Фиделю Кастро, большому почитателю «вождя всех времен и народов». А Игорь Гиоргадзе, бывший в середине 90-х годов министром госбезопасности Грузии, взялся перевести эту книгу на грузинский язык и превратить в достойный экспонат в Доме-музее Сталина в городе Гори.
Принцип Джека Лондона
— Как профессиональные ученые относятся к вашему толкованию отечественной истории?
— С уважением. Первая книга называлась «Сталин: правда и вымысел». Это был политический портрет. Я взял лишь два ключевых момента, из-за которых Сталина ругают. Это его борьба с оппозицией и начальный период войны. Это публицистика, и я не претендую на историческое исследование. Тем не менее преподаватели нашей кафедры истории рекомендовали ее даже студентам в качестве дополнительной литературы.
Написал книгу «Русь и христианство». Книга о том, во что превратилось христианство. Серия очерков «Память сердца» — о героях, которых сегодня третируют: Зоя Космодемьянская, Павлик Морозов, молодогвардейцы. Это сознательная политика — истинных героев низвергнуть с пьедестала, а вместо них поднять петлюровцев, власовцев, бандеровцев. И мы сегодня видим, к чему это привело на Украине.
Затем была книга «Крушение российской империи» о том, как происходили процессы в 1917 году. Оттуда все и началось. И то, что было тогда, повторяется и сейчас.
— Когда вы успеваете? Просто второй Радзинский какой‑то…
— Я придерживаюсь принципа Джека Лондона: две тысячи слов каждый день — в любом случае! Если ты регулярно пишешь, процесс идет. Но стоит прерваться, потом надо снова въезжать в тему, теряешь массу времени. Но если ты пишешь хотя бы по одной странице в день, за год выходит 360 — вот вам и полноценная книга!
61 одна неправда Хрущева
— И все-таки, какова цель ваших книг? К чему вы призываете? К возвращению сталинизма?
— История по спирали развивается, и в любом случае сталинизм вернуть невозможно. Но всегда есть положительные моменты, которые надо обязательно реанимировать. Сегодня в стране мы наблюдаем ручное управление. К чему оно приводит? Пока Путин сам не вмешается, ничего не сдвинется с мертвой точки. Вспомним мобилизационную политику, которую проводил Сталин и которая позволила в течение нескольких месяцев эвакуировать всю промышленность с запада на восток. А ведь Сталин заранее продумал, он же готовился к войне, хотя и говорят, что для него это было неожиданностью. Рузвельт тоже не постеснялся использовать сталинскую мобилизационную политику, чтобы вытащить страну из разрухи. «Антисталинская подлость. Шестьдесят одна неправда Никиты Хрущева». Ее автор — историк, профессор Монклерского госуниверситета Гровер Ферр, «по косточкам» разбирает знаменитый доклад Никиты Хрущева на ХХ съезде КПСС. Да, это было открытие темы. Да, были репрессии, но Хрущев‑то все на одного Сталина свалил! А ведь это именно маленькие Хрущевы в регионах просили: «Дайте нам квоту на расстрелы!»
— За что вас критикуют?
— Критикуют в основном либералы, демократы, западники. Если я о Сталине пишу положительно, значит, я, конечно, плохой. Хотя писателем я себя не считаю. Писатель для меня — это Чехов, Гоголь, Шолохов. А я публицист, описываю и пытаюсь осмыслить то, что вижу.
Человек своего времени
— Можно писать о Сталине двояко, говоря о положительных и отрицательных качествах, что делают сегодня очень и очень многие, — рассуждает Григорий Иванович. — Я пишу только о положительной стороне, о которой сегодня намеренно пытаются умолчать и забыть. Если уж Черчилль, его заклятый враг идейный, и тот сказал, что Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой. Когда на Ялтинской конференции он входил в зал, все вставали, и руки у всех почему‑то вытягивались по швам — это о многом говорит. И за счет созданного им ядерного щита мы сегодня и живем. Государственного деятеля надо судить не по мелким вопросам и не по ошибкам — они всегда есть у каждого. Но есть стратегические направления, в которых у него не было ошибок, он шел твердо. Но каков был век, таков и герой. Каждую личность надо судить по времени, в котором она жила. Петр Первый — величайший реформатор, но в жизни тоже был не самым нравственно чистым правителем — жестоким и беспощадным. Николай Второй, наоборот, был очень хорошим человеком — добропорядочным христианином и прекрасным семьянином. Но как правитель был ничтожен, залез в большие долги, из-за которых его заставили воевать в 1914 году.
Что далеко ходить! Полковника Тевкелева сегодня тоже называют тираном и палачом. Но это тоже был человек своего времени. А в истории он все равно останется человеком, заложившим первую Челябинскую крепость.
— А Сталин кем останется в истории? Всего лишь эхом «красной империи»?
— К началу XX века перед Россией стояли две задачи, которые поставила сама жизнь. Задача первая — немедленное создание современной индустриальной базы страны. Задача вторая — создание социального государства нового типа. Ленин, Сталин и большевики эти задачи не придумали, а осознали раньше других и поняли, что не реши их в кратчайшие сроки, страна может сорваться с политической орбиты в пропасть и навсегда кануть в Лету. Сталин, что бы про него ни говорили, эти задачи решил. Дорогой ценой. Очень дорогой. Кто может лучше, пусть попробует и покажет. Пока никто не показал.
Григорий Иванович Торбеев, коренной уралец. Родился в селе Малково Чебаркульского района в 1937 году. В 1961 году окончил ЧИМЭСХ (ныне Южно-Уральский государственный аграрный университет). С 1989‑го по настоящее время заведует кафедрой «Детали машин» ЮУГАУ, кандидат технических наук, доцент. Опубликовал около 130 научных и методических работ. Член Союза писателей России. Автор серии полемических книг о Сталине и его эпохе.
Хлеб черный, серый, белый…
«Странно, что человек, ставший на путь технаря, взялся за написание исторических опусов» — мысль, которая не выходила из головы, когда я шел на интервью с ним.
На кафедре «Детали машин» все, как и должно быть в современном офисе, на столах — компьютеры. А вот сам он до сих пор пишет по старинке, пользуясь лишь ручкой и бумагой.
— Деревню нашу называли Осетровой мельницей, — рассказывает Григорий Иванович. — Отец и мать имели по два класса церковно-приходской школы. Отец, ровесник века, как и многие деревенские мужики того времени был мастеровой человек — плотник и столяр, кровельщик и мукомол. Неудивительно, что его всюду приглашали, а потом, как водится, угощали. У него была собака преданная и лошадка, которая знала дорогу домой…
В 1941 году отца забрали на фронт. Помню тяжелые проводы. Всюду стоял сплошной плач. И он уже не вернулся, погиб в болотах где‑то под Ленинградом. Нас осталось шесть человек, и что такое война, нам пришлось испытать по полной.
Я был из младших, мне было четыре года, но помню все, и то, что голод был постоянный. Раньше всех весной мы начинали босиком ходить, а осенью позже всех надевали башмачки. Школа в двух километрах от нас была — одна на две деревни. И одна учительница на два класса одновременно. Там я и окончил четыре класса.
Почти каждый день приходили похоронки, и почти в каждом доме — слезы. Но я помню, как люди надеялись на улучшение. И жизнь действительно начинала на глазах улучшаться: снижались цены, отменили хлебные карточки, прекратились жуткие очереди, а сам хлеб был черный, потом серый, потом появился белый.
После седьмого класса я пошел на челябинский завод Серго Орджоникидзе, будущий «Станкомаш». Со мной работали вчерашние фронтовики. Они не любили рассказывать о войне, но видно было, что они знали многое. И мой жизненный опыт складывался из этого окружения. Параллельно учился в вечерней школе. Это и были мои университеты.
Почему я считаю себя советским человеком? И почему советской власти благодарен? Мама с двухклассным образованием воспитывала в одиночку шестерых детей! И все шестеро получили высшее образование! Поэтому никто и никогда меня не разубедит в правильности ТОЙ системы.
Беспартийный большевик
— Интерес к истории был всегда, — признается Григорий Иванович. — Был пионером, комсомольцем, но в парию вступать не стал: видел, что к тому времени в КПСС пришло много бюрократов, которые уже не были большевиками. Я лично всегда себя считал и считаю беспартийным большевиком.
Еще в начале 80-х он и не думал заниматься публицистикой. Но как только перестройка началась, сразу стало понятно, что в стране творится что‑то не то. Сдвинула его с места история с Ельциным, которого вначале воспринимали с восторгом все, и он тоже поддался этому порыву. Но потом во всем начались сбои, которые и заставили его зафиксировать все то важное, что происходит, хотя бы для внуков! Вначале написал статью в «Советскую Россию», в ней шел разговор об актуальной тогда теме — продавать или не продавать землю. С тех пор и подсел на «писательский наркотик».
Вначале были книги самиздатовские — сам переплетал. Первую большую книгу он написал в соавторстве с депутатом Госдумы Петром Свечниковым. Вместе с ним он вступил и в Союз писателей России. Находясь на Кубе, Петр Свечников подарил эту книгу самому Фиделю Кастро, большому почитателю «вождя всех времен и народов». А Игорь Гиоргадзе, бывший в середине 90-х годов министром госбезопасности Грузии, взялся перевести эту книгу на грузинский язык и превратить в достойный экспонат в Доме-музее Сталина в городе Гори.
Принцип Джека Лондона
— Как профессиональные ученые относятся к вашему толкованию отечественной истории?
— С уважением. Первая книга называлась «Сталин: правда и вымысел». Это был политический портрет. Я взял лишь два ключевых момента, из-за которых Сталина ругают. Это его борьба с оппозицией и начальный период войны. Это публицистика, и я не претендую на историческое исследование. Тем не менее преподаватели нашей кафедры истории рекомендовали ее даже студентам в качестве дополнительной литературы.
Написал книгу «Русь и христианство». Книга о том, во что превратилось христианство. Серия очерков «Память сердца» — о героях, которых сегодня третируют: Зоя Космодемьянская, Павлик Морозов, молодогвардейцы. Это сознательная политика — истинных героев низвергнуть с пьедестала, а вместо них поднять петлюровцев, власовцев, бандеровцев. И мы сегодня видим, к чему это привело на Украине.
Затем была книга «Крушение российской империи» о том, как происходили процессы в 1917 году. Оттуда все и началось. И то, что было тогда, повторяется и сейчас.
— Когда вы успеваете? Просто второй Радзинский какой‑то…
— Я придерживаюсь принципа Джека Лондона: две тысячи слов каждый день — в любом случае! Если ты регулярно пишешь, процесс идет. Но стоит прерваться, потом надо снова въезжать в тему, теряешь массу времени. Но если ты пишешь хотя бы по одной странице в день, за год выходит 360 — вот вам и полноценная книга!
61 одна неправда Хрущева
— И все-таки, какова цель ваших книг? К чему вы призываете? К возвращению сталинизма?
— История по спирали развивается, и в любом случае сталинизм вернуть невозможно. Но всегда есть положительные моменты, которые надо обязательно реанимировать. Сегодня в стране мы наблюдаем ручное управление. К чему оно приводит? Пока Путин сам не вмешается, ничего не сдвинется с мертвой точки. Вспомним мобилизационную политику, которую проводил Сталин и которая позволила в течение нескольких месяцев эвакуировать всю промышленность с запада на восток. А ведь Сталин заранее продумал, он же готовился к войне, хотя и говорят, что для него это было неожиданностью. Рузвельт тоже не постеснялся использовать сталинскую мобилизационную политику, чтобы вытащить страну из разрухи. «Антисталинская подлость. Шестьдесят одна неправда Никиты Хрущева». Ее автор — историк, профессор Монклерского госуниверситета Гровер Ферр, «по косточкам» разбирает знаменитый доклад Никиты Хрущева на ХХ съезде КПСС. Да, это было открытие темы. Да, были репрессии, но Хрущев‑то все на одного Сталина свалил! А ведь это именно маленькие Хрущевы в регионах просили: «Дайте нам квоту на расстрелы!»
— За что вас критикуют?
— Критикуют в основном либералы, демократы, западники. Если я о Сталине пишу положительно, значит, я, конечно, плохой. Хотя писателем я себя не считаю. Писатель для меня — это Чехов, Гоголь, Шолохов. А я публицист, описываю и пытаюсь осмыслить то, что вижу.
Человек своего времени
— Можно писать о Сталине двояко, говоря о положительных и отрицательных качествах, что делают сегодня очень и очень многие, — рассуждает Григорий Иванович. — Я пишу только о положительной стороне, о которой сегодня намеренно пытаются умолчать и забыть. Если уж Черчилль, его заклятый враг идейный, и тот сказал, что Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой. Когда на Ялтинской конференции он входил в зал, все вставали, и руки у всех почему‑то вытягивались по швам — это о многом говорит. И за счет созданного им ядерного щита мы сегодня и живем. Государственного деятеля надо судить не по мелким вопросам и не по ошибкам — они всегда есть у каждого. Но есть стратегические направления, в которых у него не было ошибок, он шел твердо. Но каков был век, таков и герой. Каждую личность надо судить по времени, в котором она жила. Петр Первый — величайший реформатор, но в жизни тоже был не самым нравственно чистым правителем — жестоким и беспощадным. Николай Второй, наоборот, был очень хорошим человеком — добропорядочным христианином и прекрасным семьянином. Но как правитель был ничтожен, залез в большие долги, из-за которых его заставили воевать в 1914 году.
Что далеко ходить! Полковника Тевкелева сегодня тоже называют тираном и палачом. Но это тоже был человек своего времени. А в истории он все равно останется человеком, заложившим первую Челябинскую крепость.
— А Сталин кем останется в истории? Всего лишь эхом «красной империи»?
— К началу XX века перед Россией стояли две задачи, которые поставила сама жизнь. Задача первая — немедленное создание современной индустриальной базы страны. Задача вторая — создание социального государства нового типа. Ленин, Сталин и большевики эти задачи не придумали, а осознали раньше других и поняли, что не реши их в кратчайшие сроки, страна может сорваться с политической орбиты в пропасть и навсегда кануть в Лету. Сталин, что бы про него ни говорили, эти задачи решил. Дорогой ценой. Очень дорогой. Кто может лучше, пусть попробует и покажет. Пока никто не показал.
Поделиться
