В Челябинске завершился конкурс пианистов имени Нейгауза

Анатомия звуков

…Вы когда-нибудь наблюдали, как опытные хирурги проводят операции, демонстрируя все свое искусство и опыт молодым коллегам? Сквозь плотное стекло в полной тишине они с восхищением ловят каждое движение скальпеля, профессионально отмечая логику мастера. В эти минуты в зале тоже происходил своего рода «анатомический разрез» одного из самых красивых произведений Шопена — «Анданте-спианато и Большой блестящий полонез», за которое композитора называли «поэтом фортепиано».

За роялями сидели двое: студент третьего курса Московской консерватории Александр Тюменцев и она, Элисо Вирсаладзе, народная артистка СССР, лауреат Государственной премии, профессор Московской консерватории. Выдающаяся пианистка современности, которой восхищался сам Рихтер. Таких называют великими при жизни!

Вся в черном, словно сказочная птица, будто высеченное из мрамора аскетическое лицо, прекрасно огромные красивые глаза — казалось, она просится на картину Врубеля! Несмотря на свой весьма почтенный возраст, легко и изящно поклонилась в пояс. Позади восемь насыщенных дней проходившего в Челябинске IV Международного конкурса пианистов имени Станислава Нейгауза, жюри которого она возглавляет. Прослушано 130 (!) участников конкурса из восьми стран. Но в ее глазах, кажется, ни капли усталости!

Жюри конкурса она возглавляет третий раз подряд. И это неслучайно. По словам «крестного отца» конкурса, профессора ЧГИК Евгения Левитана, изначально именно так и задумывалось, чтобы жюри по каким-то признакам имело отношение к школе Нейгауза. Сам Евгений Левитан — ученик Станислава Нейгауза, именем которого и назван конкурс. Элисо Вирсаладзе — ученица Генриха Нейгауза, отца Станислава Нейгауза, с которым они были большие друзья.

Вместе с ней в состав звездного жюри конкурса входили известные музыканты из России и зарубежных стран — Израиля, Германии, Японии.



И знаменитое рубато…

У Элисо Вирсаладзе богатая родословная. Она — внучка известной в прошлом грузинской артистки и педагога по фортепиано Анастасии Вирсаладзе, в семье которой и прошло детство будущей пианистки. Даже представить себе страшно: более века назад она сдавала вступительные экзамены в Санкт-Петербургскую консерваторию двум великим, Римскому-Корсакову и Глазунову, поставившим ей «пять с плюсом».

Именно она и стала для Элисо главным педагогом. Причем совершенно оригинальным, нарушающим каноны традиционного музыкального образования. По словам Элисо Константиновны, на ее уроках можно было обходиться без зазубривания скучных гамм, но зато отлично отшлифовывая мастерство на сочинениях Моцарта.

Атмосфера в семье была просто богемная. С бабушкой дружил великий Генрих Нейгауз, нередко приезжавший в Тбилиси и консультировавший лучших учеников Анастасии Давидовны. В его присутствии играла и юная Элисо, очевидно, уже тогда производившая на выдающегося пианиста благоприятное впечатление. Еще через несколько лет, учась в Московской консерватории, Элисо проведет не один час в классе Генриха Нейгауза.

— Вы пытаетесь передать ученикам знаменитое рубато Нейгауза?

— Не только рубато! Все средства выразительности, присущие этой школе, безусловно, я стремлюсь передать своим ученикам. Вообще школа Нейгауза по своему смыслу была весьма диалектична. И одна из ее заповедей гласила: не нужно только в ней замыкаться. Музыкант не может не обогащаться с поправкой на время и другие школы. Это не означает, что все надо смешивать в один котел. Но то, что близко по духу, вполне можно и нужно заимствовать. Моим педагогом был и Яков Зак, чем я очень горжусь!



— Однако корифеи советской фортепианной школы уходят в прошлое. Можно ли сегодня говорить о каких-то традициях? То есть как раньше, когда различали даже такие тонкости, как «петербургский звук»…

— Нет-нет-нет! Это все, к сожалению, действительно уходит в прошлое. Да, сегодня очень много российских музыкантов, несущих традиции русской пианистской школы по всему миру: в Европе, Америке, Японии. Но само понятие школы стало нивелироваться. Просто есть более талантливые и менее талантливые пианисты во всем мире.

— А вы сами смогли бы определить на свой абсолютный слух, кто перед вами, откуда выходец? Уловить стилевую окраску?

— Очень трудно… В мою бытность игру пианиста действительно можно было узнать по почерку. А сейчас я нередко слушаю, например, одну и ту же мазурку Шопена в исполнении нескольких пианистов и — что вы думаете? — не могу определить, кто из них играл…

Я с горечью наблюдаю, что из нашей фортепианной культуры уходит то, что некогда именовалось индивидуальностью. Понимаете? Личность исчезает со сцены!

Дело в том, что качество игры, даже не столько техническое, сколько именно музыкальное, определяет, кроме педагога, сам исполнитель. Можно играть мастерски, при этом в музыкальном смысле это будет очень слабо… То есть совершенного пианиста без настоящей, искренней любви к музыке быть не может.

— В таком случае только специалист сможет почувствовать, насколько же исполнитель неравнодушен к музыке… Значит, фортепианное искусство — это все-таки искусство элитарное?

— Я бы так не утверждала. Знаете, у нас сама система советского образования, воспитывавшая ребенка с самого детства, слава богу, еще не совсем ушла из нашей жизни. А мы даже и не ценим, как это нас всех обогащает! Потому что молодой человек вступает в жизнь более или менее всесторонне развитым и способным почувствовать прекрасное. Понимаете?



На языке музыки

— Вы уже в третий раз возглавляете жюри конкурса Нейгауза в Челябинске. Замечаете какие-то перемены?

— Конечно, замечаю! Прежде всего меня очень радует, что количество участников увеличивается, и это даже несмотря на ограничения, связанные с пандемией. Все участники очень хорошо подготовлены. Меня, например, очень обрадовали молодые пианисты, приехавшие из Магнитогорска. Очень понравилась замечательная девушка Софья Селянко (стипендиат благотворительного фонда «Новые имена». — Прим. ред.) Она блестяще исполняла «Ноктюрн» Шопена и «Музыкальный момент» Рахманинова.

— Можно ли говорить о диктате Вирсаладзе в жюри?

— Что вы! Нет! Почему-то все думают, что я монстр какой-то… Да, я председатель, но я остаюсь членом жюри, как и все остальные мои коллеги. Мы говорим друг с другом на одном языке и после обсуждений всегда приходим к единому мнению.

— Можно ли конкурс Нейгауза, проходящий в промышленном городе Челябинске, назвать уникальным?

— Это действительно абсолютно уникальный конкурс! Очень важно, что он происходит именно в Челябинске. Вспомните, большая часть жизни и Генриха, и Станислава Нейгауза связана с Уралом. Я вам честно признаюсь, что я ужасно переживала, когда конкурс в декабре прошлого года из-за пандемии у вас не состоялся. И сейчас страшно рада тому, что этой весной он все-таки случился! И в этом, конечно же, большая заслуга моего стародавнего друга Евгения Левитана, к слову, ученика Станислава Нейгауза.



— Сам Евгений Левитан утверждает, что учиться у таких выдающих пианистов, как Берта Маранц и Станислав Нейгауз, это большое счастье. А идея преемственности этой школы его основная педагогическая идея. Так что и его ученики тоже с гордостью могут считать себя наследниками нейгаузовской школы. А что ваши ученики, Элисо Константиновна? Кем они себя считают? Кстати, среди них есть и наш земляк, челябинец, лауреат международных конкурсов Дмитрий Шишкин…

— Да, это мой ученик! Вообще моих учеников можно считать не только учениками самого Генриха Нейгауза, поскольку он был моим ментором, но и учениками гениальной Анны Есиповой. Потому что ее ученицей как раз и была моя бабушка, окончившая Петербургскую консерваторию. А Есипова была ученицей известного польского музыканта Теодора Лешетицкого, который, как и Ференц Лист, был учеником Карла Черни. А Черни через одно рукопожатие знал Шопена и был учеником самого Бетховена!

— То есть те самые три-четыре знаковых рукопожатия…

— Именно так! Так что мы хотя бы чуточку, но можем считать себя учениками великого Бетховена…