Жестокость не может быть нормой. Откровенный разговор о премьере в Молодежном театре

Режиссер и артисты затронули важные, острые, злободневные темы. На глазах у зрителей произошла катастрофа и, как следствие, крах надежд, мечтаний, стремлений главной героини. А что потом? Маленькая вспышка, пожирающий, сметающий все на своем пути огонь, пепел и пугающая пустота.

Предлагаем вашему вниманию разговор с режиссером Иваном Миневцевым о феномене русского и «русскости», о насилии, душевной и физической боли, о горячем сердце, желании сопротивляться давлению и гнету, об огненном финале и очищающем дожде.

Серия «Русское»

— В одном из интервью вы признались, что в конце 2021 года вам пришла идея создать триптих. Как родилась эта мысль? Что вдохновило на создание серии «Русское»?

— Эта идея родилась в тот момент, когда я понял, что меня волнует тема национальной идентичности. Я много перечитал текстов русских классиков, остановившись детально на Островском и Шукшине, потому как произведения этих двух авторов до краев наполнены «русскостью». Особенно в последнее время пришлось много размышлять о «русскости», о тех болевых точках, которые не дают покоя. Я загорелся, захотел объединить спектакли по произведениям Островского и Шукшина одной общей концепцией под названием «Русское». Потом придумалась опера. Были даже какие-то договоренности с театрами. Но поставить оперу, скорее всего, не получится.

— Расскажите, пожалуйста, о первом спектакле из серии «Русское», который вы поставили по Шукшину в Стерлитамаке. О чем он?

— О людях, которых эта земля потеряла. Да, они когда-то жили, влюблялись, радовались, плакали, грустили. Но больше таких людей нет. Время безжалостно стерло их следы, к сожалению. Их мироощущение, проблемы, мысли для нас сегодняшних уже непонятны. Получившийся спектакль словно зарисовки «Из жизни динозавров». Он об исчезнувших людях.



— Откуда у вас такая тяга называть спектакли в два слова через точку: «Бунин. Рассказы», «Русское. Шукшин», «Русское. Островский»?

— Такие названия лаконичны и понятны. Когда мы берем классику, то находимся, в первую очередь, в диалоге с автором, преломляем мысли автора через призму собственного мироощущения, пытаемся вскрыть смыслы, расшифровать коды. Да, я понимаю, что у рассказов Шукшина, у пьес Островского есть вполне конкретные названия. Однако спектакль – это больше, чем рассказ или пьеса. Это целый мир, который создается, выстраивается с опорой на тексты. Именно поэтому мы придумываем лаконичные, но емкие названия, понятные зрителю, в которых отражена фамилия автора.

— Почему вы в итоге выбрали «Горячее сердце»? Вы, как и главная героиня, ощущаете в себе бунтарские порывы? Пьеса откликается в вашем сердце?

— Откликается, конечно. Если бы не откликалась, я не ставил бы ее. Тут дело не в бунте, а в том, что героиня (как и все мы) сталкивается с непонятной несправедливостью и жестокостью. И эта жестокость становится в обществе нормой, как само собой разумеющееся. А мне кажется, что жестокость не должна быть нормой. Это патология. Нужно называть вещи своими именами. Насилие — это насилие, а не действие по доброй воле. Ложь — это ложь, а не правда. И главная героиня подвергается психологическому давлению, моральному и физическому унижению. Ситуация чудовищная, ужасная! Конечно же, происходящее в пьесе откликается во мне.



Разгадывая смыслы

— Почему жанр вы определили как фарс?

— Островский к этому располагает. Его тексты не психологичны. Они яркие, образные, легкие, фонтанирующие, с комическими приемами. Одним словом, фарсовые. Я всегда тесно работаю с автором. Далеко от него не ухожу, пытаясь разгадать смыслы, заложенные в произведении. Кстати, есть авторы, которые сложны для постановки, они настойчивы в своей литературе и, если так можно выразиться, «сопротивляются» режиссеру. Островский, наоборот, помогает, он податлив, дает простор для режиссерских фантазий. Это очень важно.

— В одном из интервью вы признались, что вам пришлось сокращать пьесу Островского «Горячее сердце». Даже шутили, что от нее остались «рожки да ножки».

— На первую репетицию я пришел с текстом, сократив пьесу на двадцать пять процентов. Во время репетиций мы убрали еще процентов двадцать. Таким образом, в общей сложности от пьесы осталось процентов пятьдесят пять. Работал над текстом я без драматурга. Ведь его помощь нужна, когда нет инсценировки, не существует драматургии, нет драматических узлов, то есть обстоятельств и событий, позволяющих широко и глубоко развернуть линию драматического действия. В «Горячем сердце» все предельно ясно и понятно.



Очищающий дождь

— Как вы пришли к такому огненному финалу? Ведь у Островского в пьесе нет огня… Почему главная героиня в вашем спектакле даже в финале не хочет смириться с положением дел?

— По-моему, вся эта история и все наше время показывает, что люди лучше спалят, сожгут все вокруг, но мириться с положением дел не будут. В любом случае, огонь — это очищение. К тому же этот финал родился не на пустом месте. У Островского есть текст: «Зажгу я свой дом с четырех углов. Пойдемте! Дайте мне в руки-то что-нибудь!.. Ружье… да огня, больше огня». Это слова Параши из пьесы Александра Николаевича. Мы особо ничего не придумывали.

Только зачем-то Островский пишет пятый акт, в котором все делают вид, что ничего не произошло. Понимаете? Ничего не произошло! Но постойте, мне кажется, так быть не должно. Все как раз таки произошло: Вася уже морально сломлен, Гаврило потерял веру в справедливость и раздавлен, Параша изнасилована. Отмотать назад ничего нельзя. Хеппи-энд в этом случае невозможен.

— Кто предложил использовать ключевым элементом оформления картину «Над вечным покоем» Левитана, которая одновременно афиша спектакля и финальная декорация?

— Идея принадлежит Антону Сластникову. Она олицетворяет наше представление о России: большой, очень красивой, с домиком у воды. Да, мы видим кладбище, где покоятся наши предки. И чувствуем нашу любовь к месту, в котором мы родились, выросли, продолжаем жить и работать.



— Левитан писал картину как будто с высоты птичьего полета. Можно ли утверждать, что вы, как режиссер, смотрите на происходящие отстраненно?

— Нет, я не могу отстраненно смотреть на происходящее. Я не тот человек, который способен хладнокровно наблюдать за тем, как морально и физически унижают юную девушку. Чудовищная ситуация. У меня болит сердце.

Признаюсь, недавно я гулял по парку с сыном, женой и подумал: «В последние месяцы я не могу успокоиться, меня постоянно что-то тревожит, не отпускает. Я мысленно возвращаюсь к Островскому». Кстати, в день премьеры прошел дождь…

— Как в финале!

— Именно, как в спектакле… Очищающий дождь. В воздухе появился запах свежести. Подумалось: скоро будет тепло и хорошо. Когда что-то сгорает, спустя время начинается новая жизнь. И спектакль «Русское. Островский» не заканчивается только пожаром. Да, пепел опадет, покроет землю, но рано или поздно возникнет что-то новое. Ведь жизнь — штука такая, которая в любом случае пробьется сквозь пепел, землю, камень и любые преграды. Да, огонь очищает, стирает все ненужное, гнилое. Но лишь для того, чтобы дать возможность появиться чему-то новому.