Желать странного. Произойдет ли переформатирование Челябинского молодежного театра?

По его словам, это спектакль об одержимости, о том, как человек сам создает зло, которое его же и уничтожает. Искандэр Сакаев родом из Уфы. Проработав там какое-то время в национальном молодежном театре, он отправился покорять столицу.

В 1995 году окончил ВГИК, прошел обучение в режиссерской магистратуре Центра Мейерхольда и школы-студии МХАТ, по окончании которой был приглашен в Александринский театр. Оттуда через несколько лет режиссер отправился в свободный полет.

В Челябинск Искандэр Сакаев мог и не приехать, были другие предложения. Но что-то заставило его выбрать для работы именно эту среду, именно Урал. Результат оказался неоднозначным, непростым и в чем-то неожиданным…

Лишь бы не мешали

— Почему вы остановили свой выбор именно на Челябинском молодежном театре?

— Молодежный театр как институция — это круто. Здесь широкий репертуарный выбор — от Аркадия Гайдара до Уильяма Шекспира. Ты ничем не ограничен. Другое дело, что понимать под словом «молодежный». Это бывший ТЮЗ? Или это совершенно новое место силы, открытый энергетический центр, где молодежь хотела бы проводить время, находить, угадывать себя. Если таким образом ставить вопрос, то уже можно говорить о театре не как о проедателе бюджетных денег, а как о месте, которое порождает смыслы, куда хочется приходить не только ради спектаклей, но и ради чего-то большего.

— Потенциал для этого есть?

— Здесь долгое время ничего не происходило, но могут начаться действительно любопытные процессы. Лишь бы не мешали. Как обычно, в таких случаях очень сильно сопротивление инерционной массы, которая не принимает перемен. Конечно, сейчас и у заместителя министра культуры Челябинской области Григория Цукермана, и у директора Молодежного театра Галины Братышевой есть задача поменять ситуацию. Театр нуждается в серьезном переформатировании репертуарной политики и в целом внутреннего своего устройства. Но этот переход важно совершить аккуратно, чтобы не выплеснуть с водой и ребенка. А «ребенок» есть — есть неплохие, крепкие творческие силы в труппе и в постановочной части, с которыми можно и нужно работать. Если бы я формировал собственную идеальную труппу в некоем идеальном театре, то несколько актеров из труппы Челябинского молодежного туда бы вошли.

Не как в жизни

— В чем вы видите свою миссию как режиссера?

— Много работая в региональных театрах, я стремился в пространстве, живущем по своим вековечным театральным законам, создавать иллюзию «революционности». Спустя некоторое время стало очевидно, что эта территория зачастую отторгает все привнесенное извне. Я понял: нельзя подселять акулу в болото, она там задохнется. К тому же, может быть, это акуле данный водоем кажется болотом, а его обитателям оно видится океаном. Так что с определенного времени я понял, что мессианские замашки у режиссера, работающего в режиме фриланса, — это самообман. Ты можешь только попытаться подойти к процессу с другого ракурса, дать на короткое время труппе возможность выхода за пределы привычных установок, но не более того. Дальнейшие решения остаются за театром. При этом ты, конечно, ставишь перед собой какие-то задачи, и они постоянно уточняются. Сегодня я хочу избавить театр от лишнего, ненужного, обнажить прием и подсадить зрителя на радость, кайф от игры.

Театр интересен мне тем, что в нем может быть лучше, хуже, меньше, больше, страшнее, прекраснее, но не как в жизни. Театр ценен тем, что дает инъекцию того, чего нет в жизни. В Челябинске в этом смысле море возможностей. Здесь вдвойне необходим театр как праздник, как драйв, чтобы оттенять или переформатировать ту жизнь, которая окружает людей.

— Челябинские театры справляются с этой задачей?

— Они и не ставят перед собой подобной цели, существуют в советской системе координат. Дают деньги — тратят. Никто по большому счету не задумывается, что нужно делать для того, чтобы к ним приходили. Почему эта пьеса возникает здесь и сейчас? Почему именно этот актер выходит на сцену? Почему именно такой звук, такой свет на сцене? А самое главное, почему именно этот текст произносится или не произносится в данный момент? На эти вопросы возникает масса ответов. И только они дают надежду на то, что ты, как режиссер, попадешь в сердце зрителя.

Под занавес…

— Что вы цените в людях?

— Ответственность.

— Вы хотели бы жить в другую эпоху?

— Жить, пожалуй, нет. А вот побывать в другом времени можно было. Я бы побывал там, где фехтование — необходимый элемент жизни.

— Есть какой-то театральный персонаж, образ, который вам максимально близок по духу?

— Скорее, это персонаж, который максимально выражает меня как режиссера. Пожалуй, это Хлестаков. Или Чичиков. Создатели воздушных замков, которые существуют только в момент, пока их «строят».

— С чего начинается театр?

— С потребности познания, узнавания чего-то нового, соприкосновения с чем-то иным, чего нет в повседневной жизни. Мне вспоминается один из моих любимых рассказов братьев Стругацких — «Попытка к бегству», одного из персонажей которого наказывают за то, что он «желал странного». В общем, если ты желаешь странного, но как-нибудь в обход психушки, театр — самое для этого место.

— Что для вас значит быть счастливым?

— Счастье — это не процесс. Это точка. Поэтому его трудно зафиксировать и сформулировать. Раньше мне казалось, что счастье — это момент реализации себя, делание чего-то, ощущение собственной нужности. Чем старше становлюсь, тем больше понимаю: иногда неделание доставляет больше счастья. Счастье — это всегда то, что невозможно сформулировать. Особенно в отношении творчества.