Чулпан – его утренняя звезда. Перед казнью великий поэт Муса Джалиль воспевал имя своей дочери

Сон из довоенного детства

С Чулпан Мусаевной Залиловой мы встретились в челябинской школе № 81, которая с недавнего времени носит имя ее отца, поэта-героя Мусы Джалиля, и на открытие памятника которому в центре Челябинска она специально приезжала.

— Перед самой войной, я прекрасно это помню, хотя и была еще маленькая, папа все время брал меня с собой, — рассказывает Чулпан Мусаевна. — Я была его неизменной спутницей на всяких заседаниях по журналам и новым книгам. Он меня сажал в кожаное кресло в Союзе писателей, где он работал, и там я засыпала и просыпалась. Потом брал меня в охапку, и мы возвращались домой.

Папа был очень музыкальным человеком, недаром оперный театр в Казани носит его имя. К его созданию он имел непосредственно отношение. В свое время при Московской консерватории была татарская оперная студия, ее создавали и курировали композитор Назиб Жиганов и мой отец. Именно на основе этой студии в Казани и был открыт театр. Это удивительно, но папа, не имея музыкального образования, играл на фортепиано, на мандолине.

Последнее «прости»…

— Перед самой войной в театре шли репетиции оперы «Алтын чэч» («Золотоволосая»). Это очень красивая и необыкновенно музыкальная опера.

Жизнь с моим отцом проходила настолько тесно, что, когда началась война, оторваться нам друг от друга было невыносимо трудно.

Помню, как раз, когда он приехал после военных лагерей, чтобы уже попрощаться со мной и уехать на фронт, я очень тяжело болела. То ли у меня было такое горячечное состояние, но минуты те запомнила необыкновенно четко. Когда сейчас рассказываю об этом, у меня сами собой наворачиваются слезы… Вы уж меня простите!

И вот, заходит он в комнату в военной форме — мой папа! Это для меня было так непривычно! И я стала спрашивать, а почему такая одежда.

А папа сам меня спрашивает: «Можно мне, Чулпаночка, уйти на фронт?» И я в каком-то бреду ответила с жаром: «Да…» Он пытался снять температуру, охлаждая свои руки о железную кровать и нежно-нежно приставляя их к моему лбу. Это самое последнее, что я помню об отце…

Я уже много-много старше своего отца, погибшего в 38 лет. Но для меня он навсегда остался молодым и самым главным человеком в жизни.

Время забвения

 — Меня журналисты иногда спрашивают с некоторым пафосом: «Гордитесь ли вы, когда читаете стихи отца?»

Что ответить? Стихи эти я давно уже знаю наизусть. Гордость гордостью, но это еще и большая боль! Потому что это твой родной человек! Два раза я была в Плетцензее. В первый раз была, когда там еще стояла гильотина, это не передать словами…

К вам, в Челябинск, я просто не могла не приехать. Для меня любое упоминание о нем, о его стихах, о его жизни, о его подвиге — огромное счастье…

Был такой печальный период, примерно в начале 90-х, когда кого бы я ни спросила  — в Казани, в Москве ли, особенно молодых, — почти никто не знал имени Джалиля. Поэтому мне сейчас тем более необыкновенно приятно, что в школе, получившей имя отца, будут читать его стихи. Я с удовольствием услышала в исполнении маленького мальчика из этой школы стихотворение «Звонок», которое тоже любит моя внучка…

Первое признание

 — Еще задолго до реабилитации к нам в дом приходили два переводчика — Липкин и Френкель. До них дошли каким-то образом стихи из «Моабитской тетради». Именно они, собственно говоря, и были первыми переводчиками стихов отца на русский язык. И мама читала им по-татарски и делала подстрочники.

В марте 1953 года умер Сталин, а уже в апреле в печати появилось несколько стихотворений отца, благодаря Константину Симонову, который был в то время главным редактором «Литературной газеты».

Моя мама все это время была на телефонной связи с Симоновым, который тоже очень и очень волновался: неизвестно, как новое имя будет воспринято. И вдруг буквально следом в газете «Правда» появляется статья «Сильнее смерти» о подвиге Мусы Джалиля. И это уже послужило всеобщим признанием моего отца.

Предательство и верность

 — 25 августа 1944 года в военной тюрьме Плетцензее в Берлине в числе 11 татар из подпольной организации легиона «Идель-Урал» Муса Джалиль был казнен на гильотине.

До НКВД доходили сведения об этом легионе и о том, что отец в нем состоит. Его обвиняли в измене Родине и пособничестве врагу, а позднее его имя включили в список особо опасных преступников. И потом сразу после войны, в 1945-м, мою маму постоянно вызывали в НКВД, откуда она возвращалась едва живая. От нее требовали признания: не приходил ли кто-то из окружения ее мужа, не передавал ли что-то… Мучительные были допросы. Сколько мне тогда перепадало! Я просто сжималась в комок, когда мама возвращалась домой с очередной такой «беседы»…

И все же чудо произошло. Вскоре мы узнали о существовании двух блокнотов,  один из них нам передал бельгийский антифашист Андре Тиммерманс, который сидел в Моабитской тюрьме в одной камере с отцом, признавшимся, что его и группу товарищей-татар скоро казнят. А потому отец и попросил передать тетрадь на родину.

С Тиммермансом мы до самой его смерти очень часто виделись.

Другой блокнот с 60 стихами передал бывший военнопленный Нигмат Терегулов, который получил его от бойца Сопротивления, тоже татарина — Шарипова. Терегулов передал в Казань этот блокнот, а следом был арестован и погиб. Такая трагическая судьба…

В те годы мы практически были в полной изоляции: от нас отвернулись почти все,       даже родные и близкие. Остались верными лишь самые близкие друзья. Один из них — Гази Кашшаф, с которым отец очень дружил и которому завещал свое литературное творчество. Он очень многое сделал для восстановления честного имени отца. Второй друг семьи — писатель Ахмед Файзи, который жил в Москве. Они нас никогда не покидали.

Эхо любимых стихов
 
— Какие-то черты характера отца находите в себе?

 — Какие-то — да. Но я знаю маму: она у меня была немножко другого характера,  более решительная, боевая… Мама была абсолютно верным человеком. Когда мы с ней остались вдвоем, я все время слышала от нее: «это папино», «это папа сказал».

Мама, Амина-ханум, работала до 65 лет экономистом в Госплане и Госснабе. Умерла в 2006 году в Москве, на 94-м году жизни.

 — Наверное, очень трудно выделить любимые стихи отца…

  — Действительно, трудно. Люблю их все, и довоенные — «Молодость», «Одинокий костер», от них веет такой чистотой! Очень люблю «Волшебный клубок», «Случается порой». И, конечно же, «Моабитскую тетрадь». Не могу без слез читать «Сон в тюрьме»:

Дочурка мне привиделась во сне.
Пришла, пригладила мне чуб ручонкой.
«Ой, долго ты ходил!» — сказала мне,
И прямо в душу глянул взор ребенка.
От радости кружилась голова,
Я крошку обнимал, и сердце пело.
И думал я: так вот ты какова,
Любовь, тоска, достигшая предела!





Досье «ЮП»

Чулпан Мусаевна Залилова, дочь поэта Мусы Джалиля. Родилась в 1937 году. Окончила филфак МГУ. По собственному признанию, ее всегда тянула литература: сказались гены. Отработала 36 лет в ведущем издательстве страны - «Художественная литература», в редакции русской классики. Заслуженный работник культуры России. Вместе с Рафаэлем Мустафиным подготовила к печати несколько книг своего отца.