Реликвии Победы. Какие истории хранят вещи времен войны

Немые свидетели

Однажды пять лет назад, накануне Дня Победы, порог челябинского Музея медицины переступила женщина.

«Галина Алексеевна Бобышева», — представилась гостья. В руках она держала свертки, которые оказались семейными реликвиями. На столе появились гимнастерка, плащ-палатка — совершенно выцветшие от времени, от дождей и солнца. Принесла она с собой и прекрасно сохранившееся бритвенное лезвие. Все это были личные вещи ее деда — хирурга, фронтовика Георгия Щербакова, вскоре ставшие экспонатами музея городской клинической больницы № 1. Сколько же следов войны молча впитали в себя эти бесхитростные солдатские вещи: атак и отступлений, смертей и возвращений к жизни! По немыслимому калейдоскопу впечатлений эти немые свидетели большой войны могли бы сравниться с целыми энциклопедиями. И, конечно же, вещи эти могли бы поведать много замечательного и о своем хозяине.

— К большому сожалению, имя этого прекрасного человека и талантливого хирурга стало незаслуженно забываться, — рассказывает заведующий музеем, доктор медицинских наук, заслуженный врач РФ Николай Алексеев. — Между тем в свое время Георгий Семенович был очень известным в Челябинске врачом. Он прошел всю войну, был майором медицинской службы. После войны много лет работал в Челябинске главным хирургом Южно-Уральской железной дороги. В числе его наград орден Ленина, орден Красной Звезды, орден Красного Знамени, орден Отечественной войны II степени, медали «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией», «За победу над Японией» и другие. В 1979 году Георгий Семенович ушел из жизни и был похоронен на Успенском кладбище в Челябинске.

На второй день войны

…Со старой фотографии из семейного альбома на вас глядят умные, немного печальные глаза доброго и мудрого человека. Высокий, стройный, с бородкой генерала царской армии, одухотворенное лицо… По всем этим портретным признакам безошибочно можно определить код времени: сейчас такие лица в жизни уже не встретишь!

По воспоминаниям Галины Алексеевны, ее дед был родом из Черниговской губернии, из города с красивым названием Новгород-Северский. Был он ровесником века: родился в 1900 году.

И все же удивительно, насколько причудливо порой могут переплетаться в судьбе одного человека города, события и, конечно же, судьбы других людей! В 1930 году он окончил Киевский медицинский институт, который уже в первую военную осень будет эвакуирован в Челябинск. И кто же знал тогда, что именно в Челябинске почти через четверть века ему будет суждено жить и работать.

Но все это будет потом. А пока молодой хирург был мобилизован уже на второй (!) день после начала войны.

Служил в составе Западного и Третьего Белорусского фронтов. Участвовал в освобождении Белоруссии, взятии Борисова, Гродно, Пиллау, Кенигсберга.

Под бомбежками и артобстрелами, в неприспособленных землянках и палатках Георгий Семенович проводил сложнейшие операции, спасая жизни сотен раненых бойцов. Служил он хирургом в ХППГ-1 — хирургическом полевом подвижном госпитале первой линии. То есть той самой линии, которая практически примыкала к передовой. Сам же госпиталь шел след в след за войсками, принимая тяжелораненых от медсанбатов и тут же отправляя их в операционную. У госпиталя была ходовая в тех условиях специализация «грудь-живот», однако хирургам приходилось становиться «универсальными солдатами», занимаясь в том числе и ранениями в голову.



Бомбежка под Мукденом

Георгий Семенович вспоминал, как однажды поздней осенью 1941 года госпиталь переправлялся через реку. Раненые солдаты, лошади, госпитальное имущество — все это шумное хозяйство разместилось на понтонах и лодках. Но уже через несколько минут на них налетели «юнкерсы» и стали бомбить, взрывами разнося в щепки весь плавучий лазарет. Тут и там стали раздаваться стоны и крики о помощи, в ледяную воду уходило множество убитых и раненых. Одна бомба взорвалась прямо с лодкой, в которой вместе с ним переправлялись тяжелораненые, санитарка и молоденькая медсестра. От страшного взрыва лодка перевернулась, сам отважный хирург схватил цепляющегося за щепки солдата и вытащил на берег. Что случилось с остальными, в этой суматохе разобрать было невозможно! А молодому капитану после бомбежки нужно было снова перевязывать раненых, заново организовывать прерванную эвакуацию, ловить обезумевших от страха лошадей, искать по ближайшим деревням подводы. Кого-то спасти удалось, а кто-то не успел дожить даже и до операции…

За несколько дней до окончания войны, в апреле 1945 года, госпиталь отправили на Дальний Восток. Эшелон двигался через всю страну, все дальше от линии фронта и бомбежек. Но за окном, как в страшном кино, они наблюдали, в каких руинах лежала израненная страна, как возвращались люди в освобожденные, но почти до основания разрушенные города и села. На восток везли раненых, а навстречу им спешили пополнения в войска для последних боев в Германии. То были в основном юноши 17-18 лет. Георгий Семенович с горечью глядел на них и по-отечески заботливо думал про себя: «Хоть бы война закончилась, пока они доедут…» У него еще было свежо в памяти то ожесточение, с каким сопротивлялись гитлеровцы в Кенигсберге! Сколько же наших парней полегло там! А их госпиталь едва справлялся с беспрерывным потоком раненых…

И вот, наконец, эшелон прибыл в Маньчжурию, где продолжались не менее ожесточенные бои, но уже с японскими захватчиками. Первый Дальневосточный фронт базировался рядом с городами Порт-Артур, Мукден и Дайрен. И здесь было тоже очень и очень много раненых. Да еще ему с коллегами забот прибавилось. Нужно было тщательно обыскивать каждого пленного японца, которым тоже оказывали помощь, поскольку они могли спрятать нож или пистолет и выстрелить в медиков. Именно так прямо в госпитале и погиб боевой коллега Щербакова — фельдшер, прошедший путь от Белоруссии и до Москвы, а потом и до Кенигсберга.

«Было странно воевать после победы и обидно погибнуть, — вспоминал Георгий Степанович. — Там же, под Мукденом, госпиталь попал под очень сильную бомбежку. Степь ровная, не спрятаться, раненых укрыли в спешно отрытые окопы и щели. Летали японцы плохо, бомбили неточно, но их оказалось много, и с подбитого самолета летчики не выпрыгнули, а направили машину прямо в гущу госпитальных палаток. Говорят, у них и парашютов не было, смертники. Сестру мою операционную тогда тяжело ранило. Хорошо, что большая часть осколков в автоклав ушла, а то бы насмерть».



Пока шел «Багратион»…

Война для него закончилась лишь в октябре 1946 года. После демобилизации приехал на Урал. На станции Троицк была своя железнодорожная больница, где фронтовой врач возглавил хирургическое отделение. В 1952 году его перевели в Челябинск на должность главного хирурга Южно-Уральской железной дороги. И даже в последние годы жизни, будучи уже в преклонном возрасте, он не бросал свою мужественную профессию, продолжая трудиться оперирующим хирургом во второй дорожной больнице.

…В семейном альбоме вместе с фотографиями хранились и многочисленные наградные листы, в одном из которых описываются заслуги Георгия Щербакова. В 1944 году в течение короткого периода он лично прооперировал тысячу (!) ранений в голову, более двух тысяч ранений в конечности, поднял на ноги сотню раненных в грудь и в живот. Отмечается, что во время наступления в течение трех суток он спал лишь по полтора часа, практически не выпуская из рук скальпеля.

Сами сложнейшие операции проходили под бомбежками и артобстрелами, в землянках или палатках, назвать которые операционными язык не поворачивается.

А те нескончаемые страшные трое суток, в течение которых хирург не выходил из операционной, пришлись на время наступления в Белоруссии. И пока в сотнях метрах от него разворачивалась историческая операция «Багратион», в маленьком низеньком блиндаже он проводил свои операции. А над головами была натянута плащ-палатка, чтобы на раненых солдат с крыши земля не сыпалась.

Кто знает, быть может, сегодня в музее и висит та самая плащ-палатка…