Важенин какой он есть. Портрет без галстука

Печатных трудов у известного специалиста в этой области немало. Однако «соблазнивший» его на этот шаг профессор медицинского университета Юрий Тюков намекнул, что автор выступит в необычном амплуа. Ведь Андрей Владимирович известен тем, кто его знает по неформальному общению, как остроумный собеседник и рассказчик анекдотов, баек, смешных историй. Но… Одно дело рассказывать, часто в определенной обстановке, и совсем другое — изложить все это на бумаге. Однако прошло не так уж много времени, и вдруг неожиданный звонок: «Хочу прислать вам свою книгу…».

Важенин назвал ее «Такой, какой я есть». Сразу скажу, это не сборник баек на медицинские темы, что свело бы идею к нулю. Сам автор предупреждает будущего читателя, что это не автобиография, не история онкологической службы в документах.

— Мои впечатления субъективны, — объясняет Андрей Владимирович, — это воспоминания, некие штрихи жизни.

— И все же вопрос, Андрей Владимирович, когда успели при вашем графике жизни?

— С гусиным пером ночами не сидел. Использовал время в самолетах, отпусках, командировках. И все шло как‑то неожиданно легко.

— Замысел удался? Смешно?

— Со смехом такая история. Это не аналогия, но вспомните Пушкина, создававшего «Евгения Онегина», который однажды воскликнул: смотрите, какую штуку со мной выкинула Татьяна! Вот и со мной воспоминания выкидывали неожиданности. Иногда было до слез грустно.

— Вы работаете в области ядерной медицины, занимаетесь наукой, общественной деятельностью, у вас масса высоких званий и регалий. И вы от всего этого ушли.

— Об этом уже столько написано… А жизнь многогранна и интересна, я ее очень люблю. Она одарила меня незабываемыми встречами. Испытав немало ярких и сильных эмоций, я просто хотел поделиться ими.

— Многих удивит откровенность, нестандартный взгляд, детали, говорящие о том, что для вас не так уж важно, что скажет «княгиня Марья Алексевна». Но ведь что‑то могут неправильно истолковать? А как же профессорский имидж?

— Профессора Преображенские сегодня если не перевелись, то видоизменились. Время — великий трансформатор, оно все меняет. Согласитесь, что часто люди — рабы условностей в угоду ложному имиджу.
Египет на Каслинском повороте

— Перестройка приоткрыла ученым вашего поколения окно в мир. Вы часто бывали в ведущих клиниках за рубежом, где, известно, медицина куда богаче. Вспоминаете, как добывали на научные командировки доллары, которые до этого и в глаза‑то не видели. Что запомнилось?

— И все же мы ездили за рубеж не в качестве челноков. Прибывали в общем‑то в привычную нам медицинскую среду, где существовало профессиональное понимание даже при не самом совершенном владении языком. Этому, кстати, при наличии словарного запаса быстро учишься. А вот непонимание другого толка возникало. Помню, к нам с ответным визитом приехали медики из Южной Каролины. В числе делегатов был профессор Тернер, великолепный хирург, летчик, участник Корейской войны, сбитый нашими пилотами. Отношения у нас сложились во время поездки в США очень теплые, и американцы обещали по дружбе подбросить нам еще не изношенное, очень хорошее оборудование, которое они списывали по графику. Нам оно было очень нужно и могло послужить еще немало лет. И вот мы везем гостей из Екатеринбурга (такой был рейс), подъезжаем к повороту на Касли, где в то время на перекрестке был развернут дикий импровизированный рынок. А у Тернера старое ранение, он устал.

Чтобы передохнуть, выпить кофе, останавливаемся. Увидев фанерные киоски, картонные сооружения, костры, мангалы, американцы в изумлении восклицают: «Зиз из Египт». Мы долго смеялись, но до сих пор многие медики, причастные к поездке, называют это место «Египтом». А вот оборудование нам не перепало. Один из наших высоких чиновников, человек небедный и неплохой, от всей души пригласил гостей к себе в коттедж и повел в свою подвальную винотеку. Гости были поражены и искренне восхищены винной коллекцией. Но технику после визита категорически отказались поставлять: старое оборудование после такого? Мы расстроились, но настаивать на объяснении причин не стали. Они были хорошие парни.

Кто упер бочку?

— Андрей Владимирович, в книге много забавных случаев, деталей, например, со светящейся бочкой…

— Штрихи нашего менталитета. Диспансер всегда был насыщен высокотехнологичным сложнейшим оборудованием. А в краткий и бесславный период некомпетентного «руления» диспансером известным персонажем появился у нас заместитель по технике, человек, не имеющий никакого представления о циклотронах, линейных ускорителях, вообще об опасности радиологии. Не берусь судить, как он попал на эту должность, но попал. Хотя так и не смог представить документа даже о среднем образовании. А в отделении радионуклидной терапии стояла пустая синяя красивая бочка. Ну стоит и стоит. А он поинтересовался: чье добро? Никто не сознался, и вскоре тара с импортной надписью исчезла. Ребята посмеялись, но их это задело. И вот в его присутствии заходит разговор о том, что бочка исчезла, а она «светится», дозиметры зашкаливают и какой‑то безграмотный дурень пострадает. И что вы думаете? Ответственный за технику меняется в лице, мгновенно смывается с рабочего места, а вскоре ворованная тара незаметно появляется на месте.

Устрицы мешками

— А правда, что во Владивостоке устрицы мешками ели?

— Устриц было действительно два мешка. Мы прибыли на Дальний Восток в научную командировку, очень хорошо поработали. Но есть же незыблемые традиции: хозяева повезли нас на остров Русский расслабиться. И вот здесь нас встречает на маленькой алюминиевой лодочке человек, весь в татуировках, и с ходу спрашивает: «Водка есть? За бутылку два мешка устриц устрою». И устроил, добавив к улову двух трепангов, которые на японском рынке на вес золота. Из уважения: «Братан, рад». Дело в том, что мы из Челябинска, а он очень высоко отозвался о порядках в наших местах, не столь отдаленных: «Правильная зона. Беспредела никакого нет». Комплимент родному краю неоднозначный, а все равно было приятно.

— Не скрою, меня удивило использование в тексте непечатных слов.

— Я приведу вам известную цитату министра иностранных дел России Сергея Лаврова, который на вопрос, употребляет ли он ненормативную лексику, чистосердечно ответил: «Многократно». Поддерживаю, солидарен, грешен…

Я перестал болеть

— У вас свой взгляд на многое: не любите «Трактор»? Не ходите в органный зал?

— Обижаете. Люблю и то, и другое. Когда я вспоминаю бронзу чемпионата СССР времен тренера Кострюкова, испытываю гордость. Как переживали! Как болели! Но играли все наши. Что сегодня? Я не расист, но когда вижу чернокожего игрока, носящегося по полю, то думаю: зачем он здесь? Почему мы за такие дикие деньги покупаем варягов? Мне однажды позвонили и попросили проконсультировать человека. Втолковывали: это хоккейная гордость региона, он столько сделал для него… Да что он сделал? По сути, это подмена истинных спортивных ценностей. Я не могу «болеть» не за своих. Свой врачебный долг, впрочем, мы выполнили в полной мере…

Я никогда не пойму, почему надо было уничтожить такой прекрасный органный зал, переносить инструмент с риском для него. Меня совершенно убивает мысль о том, что цена одного акустического кресла в новом зале 18 тысяч рублей. И это в городе, где не могут много лет построить поликлинику для онкологических больных…

— Вас в жизни били?

— Еще как! Я имею в виду физически. Это случилось в начале двухтысячных. Вышел утречком из дома с портфелем. Напали на меня трое. Я каким‑то чудом увернулся, прикрыв лицо. Кричал, люди из окон соседних домов тоже кричали. Но удары сыпались, меня озверело пинали. Спас меня мужик на «жигулях». Просто включил во всю мощь клаксон, и бандиты, прихватив мой портфель, убежали. Но до сих пор помню ощущение беспомощности, незащищенности.

— Бьют не только физически. Но вы на этом не зацикливаетесь…

— Нельзя муссировать свои тяжелые воспоминания, вещи, о которых самому вспоминать страшно, есть обиды, боль, потери. Но с другой стороны, и забывать о них тоже нельзя.

— Вы избежали разговоров о личной жизни.

— Не ищите в книге о моих близких ничего. Это слишком интимно. Я посвятил таким темам полстранички под заголовком: «О чем и о ком никогда не расскажу». Я понятен?

— Понятен, ведь вы «такой, какой вы есть». А быть самим собой не так уж мало.