Принцип волшебника. Необычную сказку готовят в челябинском Молодежном театре

С челябинскими артистами он уже знаком  по работе над читками пьес Валерия Шергина «Н. Ж. В. Д.» в челябинском драмтеатре и Романа Дымшакова «Приключения О. в лабиринтах сновидений» в Молодежном.

«Принцип Леонарда» — сказка только по форме. Содержательно это глубокая, многослойная история, путешествие в подсознание и душу зрителя — и взрослого, и юного. Драматург Константин Костенко, а вслед за ним Александр Вахов предлагают подумать о том, можем ли мы силой своего воображения и мысли создавать собственную реальность; что происходит с этой реальностью, если не думать о последствиях своих поступков. Будет в этой истории место и путешествиям на луну, и невероятным изобретениям бродячего принца, и говорящим механизмам, и тайнам мудрого сказочника.

Пока идут репетиции спектакля, мы пообщались с режиссером Александром Ваховым.

Коляда — это неправильно

— Как вы пришли в «Коляда-театр»?

— По первому образованию я химик-технолог. Во время учебы пришлось искать подработку, и я решил устроиться грузчиком. Пришел по указанному в объявлении адресу, а это оказался «Коляда-театр». Он тогда был на Кузнечной, в подвале. Спускаюсь вниз, а там шум, крики, музыка качает — Василий Сигарев репетировал «Черное молоко».

В общем, я стал работать у Николая Коляды монтировщиком. Потом посмотрел его спектакль «Клаустрофобия». Ничего не понял, но впечатление было сильное. Посмотрел его еще и еще и на третий вдруг пафосно заплакал. Слезы потекли. И понять не могу, что происходит… Ну и все, меня зацепило. Я понял, что хочу быть причастным к этому. В какой роли, каким образом, я не знал. Но хотелось быть там, с ними. Коляда мне сразу сказал, что я с ума сошел: «Работай монтировщиком. Ты не будешь актером». Потом советовал идти учиться, но не на актера, а на режиссера. Я с грехом пополам окончил очное обучение на химика и той же осенью поступил на театроведение в Екатеринбургский государственный театральный институт. Там же получил специальность «режиссер-постановщик».

— Можно сказать, что Коляда стал для вас учителем?

— Конечно, он на меня повлиял. Это даже не обсуждается. В институте учили совсем по-другому и часто повторяли, что «Коляда — это неправильно». Но это нормально: кому‑то Коляда нравится, кому‑то нет. Но то, как преподают в институте, — это нафталин. Мы сильно ругались с мастером курса. Непросто было. Тем не менее я окончил. Но сегодня, если честно, больше всего горжусь дипломом химика. Это было круто и сложно. Высшая математика, аналитическая и коллоидная химия. Человеку, который в этом не варится, диким покажется. Сейчас даже обидно, что когда‑то я решал уравнение Бернулли, а теперь забыл, как это делается.

— Вы чувствуете влияние Коляды как режиссера, когда ставите свои спектакли?

— От Коляды у меня, прежде всего,  любовь к театру и желание им заниматься. Что дальше, я не знаю. Конечно, у Коляды есть свой почерк, своя школа, свой театр, в котором, как он любит говорить, надо и посмеяться, и поплакать. Но на меня не только это влияет. Никогда не знаешь, от чего тебя торкнет, что нанесет рану, которая скажется потом на твоей работе.



Сказка без жести

— Константин Костенко — культовый писатель и драматург. У него жесткая, провокационная манера, шокирующие сюжеты. Та же пьеса «Клаустрофобия», по которой вы у Коляды смотрели спектакль, — жуткая же совершенно вещь…

— Жуткая и прекрасная. К тому же одно дело текст, другое — спектакль. Они ведь часто отличаются сильно. Когда я пришел в «Коляда-театр», там уже читали Костенко. Самое крутое из того, что я помню, — «Немецкие писатели-трансвеститы». Это пьеса с огромным количеством ненормативной лексики о продажных писателях. Ее сейчас не найти. Убрали, наверное. Но пьеса  вообще конфетка. Смешная, дико остроумная. Сатира на современность, общество, государство, на все подряд… Потом я уже сам ставил спектакль по пьесе Костенко  «Сатори» в Свердловском театре музкомедии.

— Тоже жесть?

— Не-не-не. В «Сатори» нет жести никакой.

— Как и в «Принципе Леонарда».

— «Принцип Леонарда» — большая пьеса про жизнь отдельно взятого королевства. Дань произведениям Шварца. Они перекликаются во многом. Но это не «Кот, дрозд и петушок». Здесь есть вторые, третьи пласты. Тема художника, творца, который то ли Бог, то ли… это уже кто как увидит… Еще там есть тема ответственности за свои поступки, не детская совсем. Хотя для детей это тоже важно. У всего есть последствия, все к чему‑то ведет… много всего, конечно.



Путешествие в небытие

— Тема Художника для вас важна? Можно ли считать Леонарда альтер-эго Костенко?

— Не уверен. Мне кажется, Костенко совсем другой. Леонард, скорее, собирательный образ некоего Творца, Бога. В спектакле я хочу показать два мира — художественно-театральную реальность и видеореальность — чистилище, небытие, куда творец перенесет персонажей.

— Может, это подсознание?

— Может, и подсознание. Не знаю, как назвать это место. Автор пьесы пишет, что там темнота, и только голоса и звук капающей воды. Подсознание творца, что ли?.. А, может, чистилище, место между адом и раем.

— Тема осознанности вам интересна в этой истории?

— Да. В спектакле будет такая штука — пелена. Какая‑то серость, которая поглощает, и ты живешь в измененном состоянии сознания. Пелена в глазах у персонажей — у Августы, Фердинанда, Эдуарда, когда они не ведают, что творят. То, что персонажи немного не в адеквате, и их несет, — это правда. Себастьян — единственный из всех, кто что‑то понимает, но его убирают.

— В пьесе есть момент, когда правители из-за своих желаний заставляют страдать подчиненных. У вас будет тема противостояния власти и общества?

— Мне бы не хотелось политизировать. Народ будет доволен и счастлив, как это у нас часто и бывает. Не хотелось бы аллюзий на современность. Все-таки это сказочная история. Если кто‑то увидит аллюзии на какие‑то вещи, пускай.

Сложные темы

— Как вы считаете: человек творец своей судьбы? Он сам определяет свою реальность…

— Да, конечно.

— …или мы заложники жизненных обстоятельств и задатков, которые нам даны от природы и ограничивают наши возможности?

— И это тоже. Но все-таки наша последующая жизнь зависит от тех действий, которые мы совершаем сейчас. Если полагаться на случай, можно, конечно, расслабиться и плыть по течению. Но, мне кажется, это довольно странно. Нужно взять себя в руки и двигаться, делать самого себя.

— Может быть, это иллюзия, что мы делаем сами себя, творим свою реальность? Не разделяю эти теории, но много же есть концепций предопределенности про то, что есть что‑то свыше.

— Вся наша жизнь, все, чем мы живем, — полная ерунда по сравнению с космосом, с высшими субстанциями. Она похожа на копошение муравьев. Но мы же не можем только космосом жить… Это сложные темы — есть ли Бог, нет ли Бога, в чем Бог. Это нравственный закон, который разлит в пространстве? Или чувак, который сидит на небе и управляет? Я не знаю. Это такие философские вещи, насчет которых нет единого мнения, вопрос, над которым бьются сотни лет…