Ольга Конфедерат: «Зритель совсем не так доверчив, глуп и темен, как думают некоторые режиссеры»

— Ольга Владимировна, в какую сторону изменился отечественный кинематограф по сравнению с советским периодом?

— Раньше было так: есть прокатное кино — «Кавказская пленница» Гайдая, например, или «Листопад» Иоселиани. А киноэксперименты оставались в лабораториях и были предметом специальных научных исследований. Из-за технической неоснащенности за съемочную камеру абы кто не хватался, а если и хватался, то это были любительские съемки, которые оставались дома на полке и не претендовали на фестивальную программу.

В то время было принято разделять искусство и развлечение. Первое формировало нас по своим идеальным законам. Это было нелегко, как любая серьезная работа над собой. Поэтому уже упомянутый «Листопад» не все решались смотреть. Второе давало возможность отдохнуть и развеселиться. Спасибо Гайдаю, он делал это хорошо. В итоге человек, не умеющий ни влиять, ни веселить, никому был не нужен.

 — А сегодня?

 — Сегодня ситуация сложнее. Кинопоток стал больше похож на потоп. Кинопроката больше нет. Зато есть развлекательные комплексы, телевидение, Интернет — они подменили все.

Искусство в таких условиях переопределяет свои границы. Оно уже не покрывает области живописи, скульптуры, графики, театра. В двойной растерянности оказались фотография и кино. Не успели они по-настоящему стать искусством, как грянул постмодерн. И серьезному теоретику экранных искусств сегодня предстоит утомительная и кропотливая «полевая работа», анализ и классификация, а серьезному зрителю — столь же вдумчивый труд поиска.

 — А если конкретнее, в чем проблема современного отечественного кино и каким вы видите его будущее?

 — Судьба российского киноискусства меня, безусловно, тревожит. Мне кажется, у русского фильма сегодня четыре беды.

Первая — сервилизм всякого рода, прислужничество и государственной власти, и рыночным монополистам, и зрителю. Избави бог не понравиться, не потрафить, оказаться неугодным!

Вторая — незнание зрителя. Отсутствует обратная связь. Режиссеры, зажмурившись, создают себе виртуальный образ зрителя, для которого они снимают. К реальности это не имеет никакого отношения. При этом зритель совсем не так доверчив, глуп и темен, как думают некоторые режиссеры.

Третья беда — полное отсутствие мало-мальски эстетических критериев. Безбрежный плюрализм. Нет ни правил, ни законов, ни авторитетных критиков. Есть, правда, Станислав Зельвенский (кинокритик, обозреватель журнала «Афиша». — Прим. авт.), Роман Волобуев (журналист, сценарист и кинокритик. — Прим. авт.), Михаил Брашинский (кинорежиссер, сценарист, киновед, журналист. — Прим. авт.) — их приятно и полезно читать. Но могут ли они решительно повлиять на кинопроцесс?

Четвертая беда — неопределенность целей и задач. Ближайшие — понятно: хоть что-то взять в прокате или на фестивале. А дальше?

Так что много бед. И это делает русское искусство не слишком востребованным у отечественного зрителя.