Без грифа «Секретно». Южноуральцев ждет вторая архивная революция

Одно из самых закрытых ведомств уже приоткрывало свои тайны в 90-х годах. В историографию та акция по рассекречиванию фонда архивно-следственных дел вошла как первая архивная революция. Сегодня, похоже, нас ждет вторая архивная революция. С этого и начался наш разговор с заместителем директора Объединенного государственного архива Челябинской области Николаем Антипиным.

Ножницы архивиста

— Акция по рассекречиванию документов в 90-х была связана с реабилитацией жертв массовых политических репрессий, с восстановлением их прав и опубликованием материалов, которые послужили основой этих репрессий и исторических свидетельств, — рассказывает Николай Антипин. — Нельзя сказать, что они были секретными, но они были недоступны исследователям. Я не уверен, что и сегодня все документы, которые находятся в архивах ФСБ, носят гриф «Секретно». Поэтому, скорее, правильно говорить: ФСБ открывает архивы и делает их доступными.

И все же по значимости эту акцию можно считать второй архивной революцией. Первую архивную революцию рассекречивания уместнее всего связывать с оборонно-промышленным и ракетно-ядерным комплексом. Живя в таком регионе, мы ведь практически ничего об этом не знали!

— Историки старшего поколения могут подтвердить, насколько сложной в 60-х, 70-х и даже в 80-х была работа в архивах…

— Сложной, кропотливой и во многом ограниченной! Исследователям в партийных архивах приходилось все выписывать в тетрадочки на одной стороне листа. Сотрудник читального зала тщательно проверял эти записи, брал ножницы и вырезал лишнее, если таковое обнаруживал. Насторожить бдительного архивиста могло многое, например, конкретные цифры по объему производства оборонного предприятия.



Сегодня в архивах ФСБ и МВД скопилось огромное количество персональных данных на репрессированных и раскулаченных, спецпереселенцев и трудармейцев. Еще живы потомки этих людей, для которых информация о своих близких, безусловно, станет важной. Эти материалы представляют интерес и в историческом смысле, поскольку их можно анализировать, как и в случае с архивно-следственными делами на пострадавших по печально известной 58-й статье. А ведь они до сих пор в полной мере не изучены!

— Для архива потеря документа — это ЧП. В свое время исчезли некоторые документы, связанные с историей «Золотой горы», которые могли пролить свет на вещи, возможно, компрометирующие органы НКВД и их правопреемников. Ожидаете ли вы подобные открытия?

— Я ожидаю! Но тут же хотел внести поправку. Я бы все-таки не связывал органы НКВД с современным ФСБ. Да, ведомство считает себя наследником. Но ведь неслучайно в 1991 году указом Ельцина система КГБ была реструктуризирована, фактически заново была создана новая структура службы безопасности. И, собственно, ФСБ стала формироваться лишь в середине 90-х. Важно было разорвать эту цепь. С точки зрения идеологии и восприятия прошлого всем — сотрудникам ФСБ, архивистам, историкам, как мне кажется, было бы проще, если бы не ассоциировали современную структуру с тем, что было в период репрессий.

А по «Золотой горе», предполагаю, обязательно должны храниться документы, связанные с процессом судопроизводства, ведения следствия, исполнения наказания.



Расстрельная комната

— В ваших архивах содержатся подобные документы?

— У нас архивно-следственные дела содержат справки, анкеты на подозреваемых, арестованных, протоколы допроса, решения «тройки» или особого совещания и справки о приведении приговора в исполнение.

— То есть о расстреле?

— Да. Кстати, самим расстрелом занимался восьмой отдел управления НКВД по Челябинской области. Естественно, что этот процесс сопровождался содержанием осужденных, их транспортировкой, сменой расстрельных команд, выдачей довольствия, выдачей транспорта, доставляющего осужденных к месту расстрела. Это все должно быть зафиксировано в документах, что поможет раскрыть историю «Золотой горы».

— Расстреливали не на «Золотой горе»?

— Думаю, нет. Там, по моему мнению, происходило только захоронение. На территории комплекса зданий управления МВД располагалась так называемая расстрельная комната, где приговор и приводился в исполнение.

— То самое здание, построенное из кирпича снесенного в 1932 году Христорождественского собора…

— Да, именно из этого кирпича было возведено четырехэтажное здание ОГПУ на улице Васенко. Мне кажется, если отталкиваться от документов, связанных с обеспечением этого процесса, то есть приведения приговора в исполнение, то мы можем прийти к ответу, где и как происходило захоронение расстрелянных и сколько их было.



— Действительно, это очень важный вопрос, потому что тема, связанная с «Золотой горой», тянется уже много лет. Тем более все это перемежается с дорогами, различными объектами, которые пытались здесь построить.

— Согласен. И если бы я был мэром или губернатором, то постарался максимально сохранить эту территорию, например, в виде парка, где есть не только деревья, но и зафиксированные шахты. Даже если мы и не сможем точно исследовать и доподлинно подсчитать количество захороненных.

И зачем, скажите, рядом с такой территорией создавать какие-то конфликтные ситуации? Даже если какие-то объекты будут построены не «на костях», а где-то рядом, это будет болезненно воспринято многими горожанами. У меня, например, прадед был расстрелян и, очевидно, захоронен именно там. Думаю, что документы ФСБ помогут ответить на многие вопросы. По крайней мере, больше нигде они быть не могут.

В настоящее время в ОГАЧО хранится два с половиной миллиона дел. Комплекс архивно-следственных документов, переданных в ОГАЧО в конце 90-х от ФСБ, составлял около 30 тысяч единиц. Переработка этого фонда подходит к концу. Предполагаю, что в настоящее время в архивах ФСБ хранятся документы на нереабилитированных граждан, которые мы не получили.

Безусловно, гораздо продуктивнее была бы передача материалов на государственное хранение в гражданский архив. Тогда бы эти материалы (не секретные, естественно) могли бы быть включены в научный оборот, стали бы доступны исследователям.



Покушение на Сталина

— Может ли сегодня гражданин, обратившись к вам, запросить какое-то дело, связанно с репрессированными гражданами?

— При условии, если это дело хранится у нас, в ОГАЧО. Дело в том, что в половине регионов подобные дела не переданы в госархивы и до сих пор хранятся либо в архивах ФСБ, либо в специально созданных архивах, как это сделано в Екатеринбурге. Там есть государственный архив административных органов Свердловской области.

— Каков срок ограничения свободного доступа?

— Ровно 75 лет. Сами по себе архивно-следственные дела не являются секретными, они попадают под ограничение доступа в связи с тем, что содержат конфиденциальную информацию. Секретность же определяется другими параметрами. Это сведения, составляющие государственную тайну. А в архивно-следственных делах гостайн нет. Так что все дела, относящиеся ко времени до 1945 года, открыты. К делам, относящимся к 1945 году и после, доступ ограничен. К ним имеют право обращаться лишь родственники, подтвердившие свое родство, архивисты по специальным запросам. Точно так же можно сделать запрос и в архив ФСБ. И наши историки работали с этими материалами, в том числе с архивно-следственными делами. Было бы замечательно, если бы в ФСБ, как и в ОГАЧО, появилась прозрачная система в отношении доступа к их архивным фондам со своим читальным залом и описями дел, отведенными часами для работы. Понятно, что это дополнительная нагрузка, непрофильная для ФСБ. Поэтому, конечно же, удобнее передать дела в госархив, где эта система отлажена.

— Кто они, герои хранящихся у вас архивно-следственных дел?

— У многих невероятно интересные биографии. Например, дело 1937 года Виктора Бухарина, директора нашего архива, содержит лишь пять листов. Ордер на арест, анкета арестованного, протокол и справка о расстреле — вот и весь документ! Но он страшный. По нему видно, как просто, не углубляясь, можно взять и уничтожить человека! Судя по всему, был лишь один допрос, в ходе которого арестованный признается, что был вовлечен в террористическую организацию, в которой замышлялось даже покушение на Сталина. Он был арестован 20 декабря 1937 года, а уже через 12 дней, 1 января 1938 года, был расстрелян. Прервалась жизнь человека, остались жена, дочь…

Или, например, дело гражданина по имени Альберт Бонами, еврея по национальности. Уникальная личность! Знал 14 языков! Он родился в Каире, жил в Палестине, Индии, в Бухаресте преподавал древнееврейский, немецкий и французский языки, затем оказался в Германии, учился в техникуме. В годы Первой мировой войны выслан в Турцию, откуда попал в Румынию и в 1917 году — в Одессу. На ММК работал переводчиком. Ну а раз переводчик, значит, шпион… И в 1938 году человека арестовали. Но ведь естественно, что он общался с иностранными специалистами, которые и строили ММК.

И таких биографий тысячи! Некоторые дела содержат паспорта, фотографии. Представляете, какое это может иметь эмоциональное воздействие на родных?

Помню, какое потрясение я испытал, получив дело своего прадеда Спиридона Севастьянова. Его называли кулаком, хотя он был обычным крестьянином из Русской Течи, пахал землю, выращивал хлеб, как и его деды и прадеды. Но при советской власти его раскулачили, отправили на строительство Златоустовского металлургического завода. Там же его арестовали, следствие было очень коротким. Оказалось, что он хлеб Колчаку поставлял и был якобы японским шпионом. Полный абсурд! Но в результате он подписал признательные показания и был расстрелян.

У нас есть дело Павла Исаевича Куликова. Это чекист с 20-летним опытом, служил до 1938 года, пока не был арестован. Кстати, он был одним из тех, кто занимался операциями против кулаков.

Но интересно другое. Оказавшись по другую сторону, он подробно описал, как происходили аресты, допросы, содержание, приведение приговора в исполнение. Он называл всех, кто, по его мнению, участвовал в нарушении социалистической законности. Сам он выжил только благодаря тому, что отказался подписывать признательные показания. Потому что уж он-то прекрасно знал, что его в таком случае ожидает. В 1939 году он был освобожден, реабилитирован и стал известным челябинским краеведом, дожив в спокойной старости до 1975 года, будучи персональным пенсионером союзного значения. У нас в архиве есть даже фонд краеведа Куликова. И мы сами не сразу поняли, что связан он с тем самым Куликовым, который в 1937-1938 годах сфабриковал четыре тысячи дел...