Вознесение к куполу. Челябинский храм расписывают иконописцы со всей России
11 Июля 2016
Фото: Вячеслав Шишкоедов
Строительные леса, мусор под ногами, баллоны из-под краски, непривычно пустые стены без ликов святых и тишина — храм Святого Равноапостольного Великого князя Владимира в поселке Смолино, первый камень которого был заложен 17 лет назад, сегодня просто не узнать.
Идея облачить в подобающие «одежды» божий дом у настоятеля отца Владислава появилась давно. Несколько лет витала она в воздухе и ждала своего воплощения в жизнь. И только осенью прошлого года в длительную командировку в Челябинск выписали бригаду опытных художников-стенописцев, которые с кистями и молитвами воссоздают в храме атмосферу расцвета Византийской империи…
Богословие в красках
На полу храма и столах мастеров громоздятся сотни баночек и пластиковых стаканчиков с красками всех тонов и полутонов. Признаюсь честно, по дороге в Смолино я думала, что стенописцы будут рассказывать мне о натуральных пигментах вроде лазурита, малахита или охре, которые использовали в старину для храмовой росписи. Ан нет! Так называемая «яичная темпера», краска из минерального порошка с разбавленным водой яичным желтком, давно уступила место немецким силикатным краскам на основе жидкого калиевого стекла, которые, не создавая пленки на стене, впитываются в штукатурку и держатся не меньше 200 лет, создавая при этом имитацию фрески по сырой штукатурке. Хотя роспись ведется по сухому.
— Настоящая фреска чем трудна? Есть такое понятие — «дневной квадрат». Это квадрат, который стенописец может написать от начала и до конца за один рабочий день, то есть часов за 10-15 и под который штукатур готовит стену, — объясняет Глеб Мамонов, потомственный иконописец, автор проекта и руководитель бригады. — Если ты за день эту работу не сделаешь, то вся работа насмарку. Практически квадрат надо скалывать и заново все штукатурить.
В современной технологии стенописи такого нет: в каком‑то смысле стенописцы могут расслабиться. Но даже при этом они ведут работы по 12-13 часов в сутки. Насколько это сложно, можно представить, если хотя бы минут 20-30 простоять, задрав голову и держа руки на весу. При этом периодически (за день не один десяток раз) спускаясь со второго уровня лесов или из-под купола по практически вертикальной сколоченной лестнице вниз и поднимаясь обратно.
— Когда работаешь, усталость не чувствуется. А вот после ощущаешь. Шея, спина — все болит. Физическая подготовка, что говорить, нужна сумасшедшая, — почти не отвлекаясь на нас, рассказывает Алексей Яковлев, самый возрастной мастер, пишущий на втором ярусе в одной из арок Богородицу. — Потому играем после работы в волейбол, чтобы немного отдохнуть. Мячи вон, в оконном проеме лежат…
Но самое сложное, признаются художники, не физическое напряжение, а следование канону, языку церковной живописи, который складывался веками.
— «Физика» по сравнению с этим ничто. Понимание языка церковной живописи и применение на собственной практике требуют длительной работы с образцами и погружения в ту среду, когда создавался этот язык. Это в некоторой степени духовная работа над собой, — делится Антон Конюшевский, опытнейший иконописец со стажем. — Чтобы донести божественный свет в человеческой плоти, это еще нужно научиться видеть. Без веры и церковного образования любая икона или стенопись будет лишь имитацией со множеством ошибок, а не богословием в красках.
Лапка в золоте и мозоли до крови
У каждого мастера на столах кроме бесчисленного количества стаканчиков с краской лежат десятки кистей и кисточек. Стираются что колонок, что синтетика об шершавые стены храма за неделю-полторы. Стенописцы признаются, что и ладони о штукатурку натирают до кровавых мозолей. Потому часто заматывают пальцы скотчем.
Еще один инструмент специалиста по росписи стен — фен. При высыхании краска меняет цвет, и даже опытному художнику приходится ловить градацию оттенков, подсушивая расписанный фрагмент. Кстати, каждый цвет в иконописи имеет свою символику.
Так, белый символизирует чистоту, зеленый — присутствие духа, синий — цвет неба, красный — царской власти, мученичества. Желтый вообще не используется, а черный — только если нужно изобразить преисподнюю и в качестве «подкладки» под синий фон, чтобы тот смотрелся более благородно. Нимбы рисуют золотым. Сияющую ауру вокруг голов святых создают с помощью сусального золота 963-й пробы (чистым считается золото 999,9‑й пробы, именно оно и бывает в слитках). При этом книжечки с тончайшими листочками драгоценного металла, готовыми рассыпаться от неаккуратного прикосновения, весят от силы полтора грамма, но стоят дороже украшений в ювелирных салонах.
— В России всего несколько заводов делают качественное сусальное золото, ничем не уступающее, например, итальянскому, — констатирует Глеб Мамонов и, держа в руках драгоценную книжку, начинает объяснять технологию. — Стена грунтуется специальным материалом, потом наносится лак «Мордан», когда он высохнет, сверху с помощью специальной кисти, которая называется лапкой, выкладывается золото, подрезается, чтобы не было лишнего расхода, и затем шлифуется ваткой.
К слову, на один квадратный метр, отмечают мастера, уходит порядка 150 листов «аурума».
Роспись под ключ
Первый уровень храмовой росписи — это купол. Под его сводом по ощущениям больше 30 градусов и нестерпимо душно. Трудится на высоте примерно восьми метров молодой стенописец Виталий. На нем — Сошествие в ад, Вознесение, Рождество и Успение.
— Душно, конечно, но ничего, справляюсь потихоньку-помаленьку, — признается мастер, вытирая пот со лба.
Под куполом Виталий работает уже больше девяти месяцев — в бригаде Глеба Мамонова принято писать под ключ, то есть когда каждый мастер ведет свою работу от начала до конца.
— Все должно быть в едином ключе, тогда в росписи будет душа, и храм сможет называться культурным наследием, — рассуждает бригадир. — Если расписывать поэтапно, когда один делает рисунок, другой раскрывает, третий производит разделку, четвертый — лик, то роспись получается хоть и красивой, но мертвой. Нет в ней души, и это чувствуется.
В том, что на куполе, арках или стенах будет разнобой, Глеб Мамонов не боится: техника у всех мастеров одинаковая, все они заканчивали иконописную школу Троице-Сергиевой лавры Московской духовной академии, и кисть у всех «набита». Но, признается руководитель, даже при этом работа иногда стопорится и не идет. Целый месяц мастер может ходить с рисунком, делать наброски, смывать их, снова что‑то набрасывать, и это в порядке вещей: каждая линия была на своем месте. Хотя такое у бригады случается нечасто: для Глеба Дмитриевича и его команды храм Святого Равноапостольного Великого князя Владимира десятое по счету «большое благое дело». До этого стенописцы работали над в храмом иконы Божией Матери Одигитрия на Привокзальной площади в Челябинске, часовней во имя Святителя и Чудотворца Николая при Челябинском областном суде, а в Москве участвовали в росписи храма Усекновения Главы Иоанна Предтечи неподалеку от Кремля.
Свобода в рамках канона
Со стен и эскизов библейских сюжетов, развешанных здесь же, на нас глубокомысленно взирают лики святых, дописанные и еще неготовые.
— В иконописи несмотря на то, что в ее основе лежит академическая живопись, был выработан своя язык, уравновешивающий божественную и человеческую природу, — показывая на героев библейских сюжетов, поясняют художники. — У «академиков» человеческая природа преобладает. Чем это плохо? Тем, что такой образ вызывает чувства у пришедшего в храм человека. Так, в лике святого, который в академической живописи, пишется с натурщика или фотографии, кто‑то увидит соседа, а в Богородице — желанную женщину. Такого быть не должно. Потому наша бригада работает по образцам византийской иконописи, расцвет которой пришелся на XIV век.
…В отличие от купола и второго яруса, работу над которыми мастера планируют закончить в августе, к Преображению Господню, нижний уровень уже готов. Он скромно выкрашен под серый мрамор. Такой фон станет той самой мягкой средой, в которой будут гармонично и выигрышно смотреться иконы.
— Роспись — это ведь не просто «одежда» для стен. Наша задача на всех трех уровнях создать благоприятную среду для молитвы, — говорит Глеб Мамонов. — Чтобы человек, попадая в эту обстановку, смог обратиться к Богу. И стенопись в храме — это, по сути своей, призыв к духовности человека.
Богословие в красках
На полу храма и столах мастеров громоздятся сотни баночек и пластиковых стаканчиков с красками всех тонов и полутонов. Признаюсь честно, по дороге в Смолино я думала, что стенописцы будут рассказывать мне о натуральных пигментах вроде лазурита, малахита или охре, которые использовали в старину для храмовой росписи. Ан нет! Так называемая «яичная темпера», краска из минерального порошка с разбавленным водой яичным желтком, давно уступила место немецким силикатным краскам на основе жидкого калиевого стекла, которые, не создавая пленки на стене, впитываются в штукатурку и держатся не меньше 200 лет, создавая при этом имитацию фрески по сырой штукатурке. Хотя роспись ведется по сухому.
— Настоящая фреска чем трудна? Есть такое понятие — «дневной квадрат». Это квадрат, который стенописец может написать от начала и до конца за один рабочий день, то есть часов за 10-15 и под который штукатур готовит стену, — объясняет Глеб Мамонов, потомственный иконописец, автор проекта и руководитель бригады. — Если ты за день эту работу не сделаешь, то вся работа насмарку. Практически квадрат надо скалывать и заново все штукатурить.
В современной технологии стенописи такого нет: в каком‑то смысле стенописцы могут расслабиться. Но даже при этом они ведут работы по 12-13 часов в сутки. Насколько это сложно, можно представить, если хотя бы минут 20-30 простоять, задрав голову и держа руки на весу. При этом периодически (за день не один десяток раз) спускаясь со второго уровня лесов или из-под купола по практически вертикальной сколоченной лестнице вниз и поднимаясь обратно.
— Когда работаешь, усталость не чувствуется. А вот после ощущаешь. Шея, спина — все болит. Физическая подготовка, что говорить, нужна сумасшедшая, — почти не отвлекаясь на нас, рассказывает Алексей Яковлев, самый возрастной мастер, пишущий на втором ярусе в одной из арок Богородицу. — Потому играем после работы в волейбол, чтобы немного отдохнуть. Мячи вон, в оконном проеме лежат…
Но самое сложное, признаются художники, не физическое напряжение, а следование канону, языку церковной живописи, который складывался веками.
— «Физика» по сравнению с этим ничто. Понимание языка церковной живописи и применение на собственной практике требуют длительной работы с образцами и погружения в ту среду, когда создавался этот язык. Это в некоторой степени духовная работа над собой, — делится Антон Конюшевский, опытнейший иконописец со стажем. — Чтобы донести божественный свет в человеческой плоти, это еще нужно научиться видеть. Без веры и церковного образования любая икона или стенопись будет лишь имитацией со множеством ошибок, а не богословием в красках.
Лапка в золоте и мозоли до крови
У каждого мастера на столах кроме бесчисленного количества стаканчиков с краской лежат десятки кистей и кисточек. Стираются что колонок, что синтетика об шершавые стены храма за неделю-полторы. Стенописцы признаются, что и ладони о штукатурку натирают до кровавых мозолей. Потому часто заматывают пальцы скотчем.
Еще один инструмент специалиста по росписи стен — фен. При высыхании краска меняет цвет, и даже опытному художнику приходится ловить градацию оттенков, подсушивая расписанный фрагмент. Кстати, каждый цвет в иконописи имеет свою символику.
Так, белый символизирует чистоту, зеленый — присутствие духа, синий — цвет неба, красный — царской власти, мученичества. Желтый вообще не используется, а черный — только если нужно изобразить преисподнюю и в качестве «подкладки» под синий фон, чтобы тот смотрелся более благородно. Нимбы рисуют золотым. Сияющую ауру вокруг голов святых создают с помощью сусального золота 963-й пробы (чистым считается золото 999,9‑й пробы, именно оно и бывает в слитках). При этом книжечки с тончайшими листочками драгоценного металла, готовыми рассыпаться от неаккуратного прикосновения, весят от силы полтора грамма, но стоят дороже украшений в ювелирных салонах.
— В России всего несколько заводов делают качественное сусальное золото, ничем не уступающее, например, итальянскому, — констатирует Глеб Мамонов и, держа в руках драгоценную книжку, начинает объяснять технологию. — Стена грунтуется специальным материалом, потом наносится лак «Мордан», когда он высохнет, сверху с помощью специальной кисти, которая называется лапкой, выкладывается золото, подрезается, чтобы не было лишнего расхода, и затем шлифуется ваткой.
К слову, на один квадратный метр, отмечают мастера, уходит порядка 150 листов «аурума».
Роспись под ключ
Первый уровень храмовой росписи — это купол. Под его сводом по ощущениям больше 30 градусов и нестерпимо душно. Трудится на высоте примерно восьми метров молодой стенописец Виталий. На нем — Сошествие в ад, Вознесение, Рождество и Успение.
— Душно, конечно, но ничего, справляюсь потихоньку-помаленьку, — признается мастер, вытирая пот со лба.
Под куполом Виталий работает уже больше девяти месяцев — в бригаде Глеба Мамонова принято писать под ключ, то есть когда каждый мастер ведет свою работу от начала до конца.
— Все должно быть в едином ключе, тогда в росписи будет душа, и храм сможет называться культурным наследием, — рассуждает бригадир. — Если расписывать поэтапно, когда один делает рисунок, другой раскрывает, третий производит разделку, четвертый — лик, то роспись получается хоть и красивой, но мертвой. Нет в ней души, и это чувствуется.
В том, что на куполе, арках или стенах будет разнобой, Глеб Мамонов не боится: техника у всех мастеров одинаковая, все они заканчивали иконописную школу Троице-Сергиевой лавры Московской духовной академии, и кисть у всех «набита». Но, признается руководитель, даже при этом работа иногда стопорится и не идет. Целый месяц мастер может ходить с рисунком, делать наброски, смывать их, снова что‑то набрасывать, и это в порядке вещей: каждая линия была на своем месте. Хотя такое у бригады случается нечасто: для Глеба Дмитриевича и его команды храм Святого Равноапостольного Великого князя Владимира десятое по счету «большое благое дело». До этого стенописцы работали над в храмом иконы Божией Матери Одигитрия на Привокзальной площади в Челябинске, часовней во имя Святителя и Чудотворца Николая при Челябинском областном суде, а в Москве участвовали в росписи храма Усекновения Главы Иоанна Предтечи неподалеку от Кремля.
Свобода в рамках канона
Со стен и эскизов библейских сюжетов, развешанных здесь же, на нас глубокомысленно взирают лики святых, дописанные и еще неготовые.
— В иконописи несмотря на то, что в ее основе лежит академическая живопись, был выработан своя язык, уравновешивающий божественную и человеческую природу, — показывая на героев библейских сюжетов, поясняют художники. — У «академиков» человеческая природа преобладает. Чем это плохо? Тем, что такой образ вызывает чувства у пришедшего в храм человека. Так, в лике святого, который в академической живописи, пишется с натурщика или фотографии, кто‑то увидит соседа, а в Богородице — желанную женщину. Такого быть не должно. Потому наша бригада работает по образцам византийской иконописи, расцвет которой пришелся на XIV век.
…В отличие от купола и второго яруса, работу над которыми мастера планируют закончить в августе, к Преображению Господню, нижний уровень уже готов. Он скромно выкрашен под серый мрамор. Такой фон станет той самой мягкой средой, в которой будут гармонично и выигрышно смотреться иконы.
— Роспись — это ведь не просто «одежда» для стен. Наша задача на всех трех уровнях создать благоприятную среду для молитвы, — говорит Глеб Мамонов. — Чтобы человек, попадая в эту обстановку, смог обратиться к Богу. И стенопись в храме — это, по сути своей, призыв к духовности человека.
Поделиться
