Потерявшие память. Жертвы сталинизма — это не неизбежная закономерность
Многие молодые челябинцы не знают и не хотят знать, что произошло на Золотой горе.
- Эхо «красной империи». Книга челябинца о Сталине — в музее в Гори и в библиотеке Фиделя Кастро
- С крестом на расстрел. В памяти челябинцев Дмитрий Неаполитанов остался талантливым миссионером и добрым духовником
- С резолюцией: «Расстрелять». Как неграмотные крестьяне из-под Магнитогорска становились «английскими шпионами»
Наше досье
Алмаева Луиза Махмутовна
Член Общественной палаты Челябинской области, научный консультант и член исполкома Конгресса татар Челябинской области, член Совета Ассамблеи народов Челябинской области, кандидат исторических наук, доцент.
Память общих могил
В одной из своих статей ученый Алмаева опровергает популярный ныне тезис о том, что жертвы сталинизма — это якобы историческая, неизбежная закономерность, что все страны в разные периоды прошли через подобные испытания. Да, где‑то повесили короля, там казнили монарха, но это было, как правило, в ходе буржуазных революций и гражданской войны. Но какое все это имеет отношение к ликвидации огромного количества людей в СССР, когда прошли все революции, не было никаких переворотов и гражданской войны? Вот здесь и кроется, по мнению Алмаевой, уникальность, дикость и исключительность событий 30-х, 40-х и начала 50-х годов XX века, творимых палачами «отца народов».
В СССР была создана целая сеть лагерей — ГУЛаг. До 1941 года в нее входило 53 концлагеря, 425 исправительно-трудовых колоний и 50 лагерей для несовершеннолетних. За годы их существования в них погибло более 40 миллионов человек. За годы правления Сталина треть народа отсидела в лагерях, многие были расстреляны без всяких лагерей, в подвалах НКВД и сброшены в общие могилы.
По данным КГБ, с 1 января 1935 года по 30 июня 1941 года (то есть за шесть с половиной лет) арестовано 19 миллионов 840 тысяч человек, из которых 7 миллионов расстреляно. Если прибавить к этому жертвы голодомора на Украине и в Казахстане, данные о репрессиях по 1935 году и после 1941 года, цифра в 60 миллионов окажется еще и минимальной.
— По Челябинской области каток сталинских репрессий прошелся с теми же катастрофическими последствиями, что и по всей стране: было репрессировано более 37 тысяч человек, из них расстреляно 11,5 тысячи человек, — говорит Луиза Махмутовна. — Не менее иезуитским преступлением была насильственная депортация трех с половиной миллиона человек — так называемое «великое переселение народов по-сталински».
Три земляка
— За что, например, пострадали мои земляки в селе Усть-Багаряк Кунашакского района? Репрессии прошлись чуть ли не по каждому дому, — рассказывает Луиза Махмутовна. — Вот лишь три факта: один учитель, другой военный, третий журналист, мой отец, Махмут Ахунович Алмаев.
Случай первый. Наш земляк, уроженец села Усть-Багаряк, ныне уважаемый профессор-историк Казанского федерального университета Альберт Бурханов рассказывает о своем дедушке, Жамалетдине Камалове. За что его репрессировали? Это был очень образованный человек — учился в Уфе, Турции и стал первым директором Усть-Багарякской школы в деревне Нижняя. По доносу, как бывший до революции секретарь Земской управы, «сторонник контрреволюции и иностранный (японский и турецкий) шпион» Камалов 25 октября 1937 года вместе с семью своими коллегами-педагогами был арестован, а уже 6 ноября был расстрелян. Место захоронения неизвестно. В 1959 году он был реабилитирован. Жена осталась одна с шестью детьми и всю жизнь прожила в унизительном положении «жены врага народа».
Второй случай. До сих пор в деревне Усть-Багаряк живет учитель Жангарай Карипов, дедушка которого был штабс-капитаном царской армии, но революцию 1917 года принял, был красным военкомом в Шадринске. В 1930 году приезжает в Усть-Багаряк и становится управляющим рудников. Еще будучи военкомом, он сдал карабин, штык, а пистолет сохранил для самообороны (время‑то было лихое!). Спрятал его в сарае, а это кто‑то увидел и донес. Помните, как Анна Ахматова однажды выразилась: полстраны, дескать, сидело, а полстраны доносило. И вот в одну из июньских ночей 1937 года его арестовали, страшно избили и 6 ноября того же года расстреляли. Сиротами остались пятеро детей.
Можно объяснить случаи, когда политические руководители расправляются со своими оппонентами. Но этих‑то людей за что?
Третий случай связан с моим отцом. Махмут Ахунович Алмаев родился в бедной татарской семье. Родители умерли во время голодомора, который прошелся почти по всей Башкирии. Отец остался старшим. Лишь после того, как братьев и сестер поставил на ноги, отправился учиться в Уфу, где окончил Уфимскую губернскую совпартшколу, которая в то время котировалась на высоком образовательном уровне. Там он и получил специальность историка и журналиста. Его отправили в только что образовавшийся Кунашакский район. Ему, как образованному человеку, поручили создать районную газету «Колхозсы» (в переводе — «Колхозник»), главным редактором которой он был восемь лет (сейчас это «Знамя труда»). Моя мама, Файза Харрасовна, учитель начальных классов, не рассказывала об отце до 1956 года: настолько это было страшно, что об этом все время молчали.
Зловещий топот сапог
А было так. Отец, как работник райкома партии, с семьей жил в специальном доме с длинным коридором, по обеим сторонам которого были комнаты. Наступил 1937 год.
Мама рассказывала, как они со страхом ждали, возле какой двери остановится топот сапог. Вначале арестовали первого секретаря райкома, потом второго, затем третьего — по идеологии. Вскоре и отца стали вызывать на допросы. Вызывали всегда ночью. А под утро он возвращался, ходил из угла в угол и все время повторял: «Не может этого быть. Я никогда в это не поверю…»
Его сняли со всех должностей, исключили из партии. От него требовали, чтобы он признал, что те трое секретарей — «враги народа». А он не подтвердил. Сняли его с формулировкой — «за не бдительность». То есть рядом с ними работали «враги народа», а он, мол, их не выявил и не сообщил об этом куда следует.
Отцу разрешили лишь преподавать в школе рабочей молодежи. Люди вокруг смотрели косо: опальный, исключенный! И тогда решили они переехать в Усть-Багаряк, но жилья им не дали, поэтому скитались по частным домам.
Когда родители поженились, маме было 19, а отцу 29. Отец преподавал в педтехникуме в Караболке, мама была его студенткой. И преподаватель влюбился в свою студентку. Мама всегда вспоминала: те восемь лет были для нее сказкой.
Последнее письмо
— Наступает война, — продолжает рассказ Луиза Махмутовна. — И в декабре 1941 года отец уходит на фронт. И вот мне представляется та драматическая картина: на проводах мужа стоит 28-летняя женщина, держит за руку восьмилетнего сына, на руках двухлетняя дочь, а в утробе — я, которая должна родиться через два с половиной месяца…Словно образ мадонны, правда? И сколько их было тогда таких? Миллионы…
В каком состоянии отец уходил на фронт — не надо и рассказывать. Когда он узнал, что я родилась, в письме написал: «Луизе поцелуй». Мама получила ровно два письма, которые знала наизусть.
Последнее было коротким и заканчивалось такими словами: «Находимся в окружении, кругом стреляют, пишу на патронном ящике, не знаю — дойдет письмо или нет. Береги детей!» И после этого гробовое молчание…
Если бы официально было зафиксировано, что солдат без вести пропал или погиб, в таком случае в тылу детям воевавших давали продукты и оказывали другую посильную помощь. Моя мама с тремя детьми не получала ни-че-го!
И только в 1946 году ей пришла похоронка, извещающая, что ее муж погиб в концлагере для военнопленных.
Будучи взрослой, исследуя архивы, я докопалась, что отец воевал под Харьковом. Это одно из «белых пятен» в истории войны. Известно только одно: там в 1942 году куда‑то пропали две армии. Именно под Харьковом он и попал в плен.
Я выяснила, что погиб он в концлагере Фалингбостель, Нижняя Саксония. Я написала бургомистру Фалингбостеля, через три недели он прислал мне ответ. Бургомистр с большим почтением написал, что сожалеет, однако не может точно указать, где именно похоронен отец. Мне прислали бандероль с фотографиями братских захоронений, там везде цветы…
Ему припомнили бы 37-й
…Однажды меня посетила дикая мысль: «Как хорошо, что отец погиб…»
Вспомним, что уже в августе 1941 года Сталин объявил всех пленных предателями. В первые месяцы войны в плену оказались 3 миллиона 600 тысяч советских солдат и офицеров. А всего за годы войны было более 6 миллионов советских военнопленных. Так что же, все они предатели? И вот представила я себе, что из того плена отец возвращается живым. И снова попадает в руки ОГПУ. Вот тогда бы ему 1937 год ох, как припомнили! И что было бы тогда с нашей семьей? Значит, я должна радоваться тому, что он погиб, а не вернулся живым? Разве не ужасно само это состояние?
— Сегодня в обществе действия Сталина всячески пытаются оправдать, — продолжает Луиза Махмутовна. — Но для того, чтобы убедиться в самом факте репрессий, не надо ехать ни в Соловки, ни на Колыму. Достаточно побывать в Челябинске на Золотой горе. Когда я рассказываю об этом памятнике своим студентам, лишь один-два из них признаются: слышали, мол, что‑то об этом. Почему об этом не рассказывают ни в вузах, ни в школе? Уверена: поколение, потерявшее память, безнравственно! И что же может создать такое поколение?
Поделиться